Эти страницы – павлинье перо, —

      Трепет любви и печали.

      Это больного Поэта-Пьеро

      Жуткие salto-mortale.

      Небо запуталось звездными крыльями

      В чаще ветвей. Как колонны стволы.

      Падают, вьются, ложатся с усильями

      По лесу полосы света и мглы.

      Чу! по оврагам лесным – буераками

      Рвется охота... и топот и звон.

      Ночью по лесу, гонимый собаками,

      Мчится влюбленный Олень-Актеон.

      Ходит туман над росистой поляною.

      Слабо мерцает далекий ледник.

      К красной сосне, словно чернью затканою,

      Кто-то горячей щекою приник.

      Грустная девочка – бледная, страстная.

      Складки туники... струи серебра...

      Это ли ночи богиня прекрасная —

      Гордого Феба сестра?

      Топот охоты умолк в отдалении.

      Воют собаки, голодны и злы.

      Гордость... и жажда любви... и томление...

      По лесу полосы света и мглы.

      Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.

      Вечность лишь изредка блещет зарницами.

      Время порывисто дует в лицо.

      Годы несутся огромными птицами.

      Клочья тумана – вблизи... вдалеке...

      Быстро текут очертанья.

      Лампу Психеи несу я в руке —

      Синее пламя познанья.

      В безднах скрывается новое дно.

      Формы и мысли смесились.

      Все мы уж умерли где-то давно...

      Все мы еще не родились.

      Быть заключенным в темнице мгновенья,

      Мчаться в потоке струящихся дней.

      В прошлом разомкнуты древние звенья,

      В будущем смутные лики теней.

      Гаснуть словами в обманных догадках,

      Дымом кадильным стелиться вдали.

      Разум запутался в траурных складках,

      Мантия мрака на безднах земли.

      Тени Невидимых жутко громадны,

      Неосязаемо близки впотьмах.

      Память – неверная нить Ариадны —

      Рвется в дрожащих руках.

      Время свергается в вечном паденьи,

      С временем падаю в пропасти я.

      Сорваны цепи, оборваны звенья —

      Смерть и Рожденье – вся нить бытия.

      И