Ветер из Пинчэна. Строфа Вольная
Читать онлайн книгу.
на доске. И это золото в его руках, будь оно ключом к выходу из тупика или предвестником его гибели, теперь лежало окутанное утренним туманом, его истина скрыта.
Когда они проходили мимо журчащего ручья, Чжао Сюэ внезапно указала на воду и воскликнула: "Отец, смотри!" Несколько хлопьев золотой фольги плавали в чистом ручье, преломляя радужные оттенки в свете рассвета. Чжао Хань наклонился и поднял один – тонкий, как бумага, с едва различимыми иероглифами "Тайву". Это были церемониальные золотые листья, брошенные, когда император Тайву впервые взошел на трон.
Он вдруг вспомнил: под старой дворцовой черепицей Пинчэна когда-то были зарыты такие же пластины как символы "Вечной Стойкости Императорской Власти". Теперь, рассеянные пожарами и унесенные потоками, они топтались под ногами любого прохожего.
"Береги это", Чжао Хань передал золотой лист дочери. "Когда Пинчэн будет отстроен, пусть эти пластины позолотят табличку городских ворот – чтобы люди знали, что императорская власть, подобно золоту, остается незапятнанной даже сквозь огонь".
Когда Чжао Сюэ взяла хрупкую пластину, она заметила новые белые пряди на висках отца, слегка дрожащие на утреннем ветру – словно снег, опустившийся на позолоченный свет.
В полдень колонна достигла развилки. Основной отряд поднял облака желтой пыли, отправившись по императорской дороге. Чжао Хань наблюдал за яркими императорскими печатями, сверкающими на солнце, когда вдруг сзади донесся слабый звон храмового колокола – утренний колокол, который должен был звонить на рассвете, теперь звучал в полдень, его ноты несли невыразимое запустение. Это казалось и прощанием с груженной золотом колонной, и предупреждением о надвигающейся беде.
Он покачал головой, отгоняя мысль. Натянув поводья, он посмотрел в сторону Лояна – туда, где ждал Император, где интриговал Цуй Хао, где придворные орудовали кинжалами средь бела дня и ядами в тени. И в его руках это золото скоро станет самой ослепительной ставкой в их игре власти.
Укрепит ли оно трон или уничтожит его, он еще не мог знать. Была только дорога впереди – ибо позади него оставались взгляды ста тысяч душ Пинчэна, обеспокоенные глаза дочери и долг министра, который служил не только своему государю, но и всему царству.
С приближением сумерек колонна остановилась на почтовой станции. Чжао Хань сидел за деревянным столом, разворачивая лист рисовой бумаги – звук его растирающего тушь камня эхом отдавался тревожно громко в тишине. Он составлял свое второе послание Императору: не только сообщая о продвижении золота, но и подробно описывая отчаянное стремление Пинчэна к императорской милости и растущее влияние буддийских храмов.
Его кисть зависла над бумагой. Вдруг он вспомнил того старика из того утра – зерна проса на дне его щербатой миски, сверкающие в свете рассвета, поразительно похожие на золотые слитки, глубоко зарытые в подземных хранилищах.
"Отец, поешь каши". Чжао Сюэ принесла миску каши