Двух сторон богатырский спор,

      Разгоревшийся с давних пор,

      Закипел, ядовитый, вновь,

      Заиграла горячая кровь.

      На средину собрания вышел,

      Чтобы каждый его услышал,

      И сказал почтенный Сэбдэг:

      «Не бывало такого вовек,

      Чтобы я обещал Улану, —

      Мол, ему я родичем стану,

      И ни десять, ни двадцать лет

      Не могло миновать с тех пор,

      Ибо выдумка – сей договор.

      К вам, собравшимся на совет

      Небожителям и бурханам,

      Как могу я выйти с обманом?

      С Хан-Хурмасом мы тоже не сваты.

      Вы запомните наперед:

      Будет пойман тот, кто соврет,

      И от вора не ждите платы!»

      На высоком собрании-встрече

      Услыхав эти твердые речи,

      Что исполнены были достоинства,

      Рассердились небесные воинства.

      Мысли черные, громко бахвалясь,

      Скопом хлынули, клокоча.

      Закипели, заволновались

      Мысли серые сгоряча.

      Облаченное в синеву,

      Затрещало небо по шву,

      Задрожали земные просторы,

      Содрогнулись долины и горы.

      Все, что было черным, – сгустилось,

      Все, что было белым, – надвинулось,

      Синецветное запропастилось,

      Сероцветное опрокинулось!

      Разошелся воитель Хурмас,

      Разойдясь, он пустился в пляс,

      Ищет битвы с достойным борцом,

      А широкая грудь – колесом.

      Небожитель Атай-Улан,

      Темной яростью обуян,

      Тоже вышел, вступая в спор:

      Он противнику даст отпор!

      Повествует старинный сказ:

      Богатырь, чей отец – Хурмас,

      Тот Бухэ-Бэлигтэ красноликий,

      У которого разум великий,

      Понял в этот тревожный час:

      Будет биться его отец,

      Раздосадованный вконец,

      С ненавистным Атай-Уланом…

      Пожелал он – и стало багряным

      Солнце утра, напевное солнце.

      Пожелал – и одел синевой

      Молодое, полдневное солнце,

      И в костер превратил живой

      Он вечернее, гневное солнце.

      Как настало полночное время,

      Сунул ногу в походное стремя,

      К двум отправился станам спорящим,

      Что стояли великим сборищем.

      Отправляясь в далекий путь,

      Он сначала решил заглянуть

      К седовласой Манзан-Гурмэ.

      С благодатной чашей добра,

      Сотворенной из серебра,

      Над пятьюдесятью пятью

      Небесами глава-владычица,

      Утвердившая волю свою,

      Чтобы мудрость могла возвеличиться, —

      Бабушка Манзан-Гурмэ,

      Слово ласки ему говоря,

      Посадила богатыря

      У огня и спросила внука:

      «Мой бесценный стрелок из лука,

      Видно, в дальний ты едешь путь?

      Пусть