И с именем любви божественный погас,

      Друзья над ним в безмолвии рыдали,

      День тихо догорал… и колокола глас

      Разнес кругом по стогнам весть печали.

      «Погиб Торквато наш! – воскликнул с плачем Рим. —

      Погиб Певец, достойный лучшей доли!..»

      На утро факелов узрели мрачный дым,

      И трауром покрылся Капитолий.

      Вознесенский Андрей Андреевич

      ФЛОРЕНТИЙСКИЕ ФАКЕЛЫ

      Ко мне является Флоренция,

      фосфоресцируя домами,

      и отмыкает, как дворецкий,

      свои палаццо и туманы.

      Я знаю их, я их калькировал

      для бань, для стадиона в Кировске.

      Спит Баптистерий – как развитие

      моих проектов вытрезвителя.

      Дитя соцреализма грешное,

      вбегаю в факельные площади.

      Ты калька с юности, Флоренция!

      Брожу по прошлому!

      Через фасады, амбразуры,

      как сквозь восковку,

      восходят судьбы и фигуры

      моих товарищей московских.

      Они взирают в интерьерах,

      меж вьющихся интервьюеров,

      как ангелы или лакеи,

      стоят за креслами глазея.

      А факелы над черным Арно

      невыносимы —

      как будто в огненных подфарниках

      несутся в прошлое машины!

      – Ау! – зовут мои обеты,

      – Ау! – забытые мольберты,

      и сигареты,

      и спички сквозь ночные пальцы.

      – Ау! – сбегаются палаццо,

      авансы юности опасны —

      попался?!

      И между ними мальчик странный,

      еще не тронутый эстрадой,

      с лицом, как белый лист тетрадный,

      в разинутых подошвах с дратвой —

      Здравствуй!

      Он говорит: «Вас не поймешь,

      преуспевающий пай-мальчик!

      Вас продавщицы узнают.

      Вас заграницы издают.

      Но почему вы чуть не плакали?

      И по кому прощально факелы

      над флорентийскими хоромами

      летят свежо и похоронно?!»

      Я занят. Я его прерву.

      В 10.30 – интервью…

      Сажусь в машину. Дверцы мокры,

      Флоренция летит назад.

      И, как червонные семерки,

      палаццо в факелах горят.

      Сурков Алексей Александрович

      ФЛОРЕНЦИЯ

      Каррарского мрамора белые блоки.

      И мышцы в намеке, и лица в намеке.

      Мятежная сила невольников Рима

      Рождается в камне, могуча и зрима.

      По воле резца непонятной, чудесной

      Молчанье гремит торжествующей