Интерьеры скособочены

      в оплеухах снежных масс.

      В интерьерах блеск пощёчин —

      раз-раз!

      За проказы, неприличности

      и бесстыжие глаза,

      за расстёгнутые лифчики —

      за-за!

      Дым шатает половицы,

      искры сыплются из глаз.

      Этак дача подпалится —

      раз-раз!

      Поцелуи и пощёчины,

      море солнца, птичий гвалт, —

      задыхаемся, хохочем —

      март!

      Пляска затылков,

      блузок, грудей —

      это в Бутырках

      бреют блядей.

      Амбивалентно

      добро и зло —

      может, и Лермонтова

      наголо?

      Пей вверхтормашками,

      влей депрессант,

      чтоб нового «Сашку»

      не смог написать…

      Волос – под ноль.

      Воля – под ноль.

      Больше не выйдешь

      под выходной!

      Смех беспокоен,

      снег бестолков.

      Под «Метрополем»

      дробь каблучков.

      Точно косули,

      зябко стоят.

      Вешних сосулек

      грешный отряд.

      Фары по роже

      хлещут, как жгут.

      Их в Запорожье

      матери ждут.

      Их за бутылками

      не разглядишь.

      Бреют в Бутырках

      бедных блядищ.

      Эх, бедовая

      судьба девчачья!

      Снявши голову,

      по волосам не плачут.

      Нет у поэтов отчества.

      Творчество – это отрочество.

      Ходит он – синеокий,

      гусельки на весу,

      очи его – как окуни

      или окно в весну.

      Он неожидан, как фишка.

      Ветренен, точно март…

      Нет у поэта финиша.

      Творчество – это старт.

      Мёрзнет девочка в автомате,

      прячет в зябкое пальтецо

      всё в слезах и губной помаде

      перемазанное лицо.

      Дышит в худенькие ладошки.

      Пальцы – льдышки. В ушах – серёжки.

      Ей обратно одной, одной

      вдоль по улочке ледяной.

      Первый лёд. Это в первый раз.

      Первый лёд телефонных фраз.

      Мёрзлый след на щеках блестит —

      первый лёд от людских обид.

      Поскользнёшься, ведь в первый раз.

      Бьёт по радио поздний час.

      Эх, раз,

      ещё раз,

      ещё много, много раз.

      Где пьют, там и бьют —

      чашки, кружки об пол бьют,

      горшки – в черепки,

      молодым под каблуки.

      Брызжут чашки на куски:

      чьё-то счастье —

      в черепки!

      И