Борька – Любку, Чубук – двух Мил,

      а он учителку полюбил!

      Елена Сергеевна, ах, она…

      (Ленка по уши влюблена!)

      Елена Сергеевна входит в класс.

      («Милый!» – Ленка кричит из глаз.)

      Елена Сергеевна ведёт урок.

      (Ленка, вспыхнув, крошит мелок.)

      Понимая, не понимая,

      точно в церкви или в кино,

      мы взирали, как над пеналами

      шло таинственное

      о н о…

      И стоит она возле окон —

      чернокосая, синеокая,

      закусивши свой красный рот,

      белый табель его берёт!

      Что им делать, таким двоим?

      Мы не ведаем, что творим.

      Педсоветы сидят:

      «Учтите,

      вы советский никак учитель!

      На Смоленской вас вместе видели…»

      Как возмездье грядут родители.

      Ленка-хищница, Ленка-мразь,

      ты ребёнка втоптала в грязь!

      «О, спасибо, моя учительница,

      за твою высоту лучистую,

      как сквозь первый ночной снежок

      я затверживал твой урок,

      и сейчас, как звон выручалочки,

      из жемчужных уплывших стран

      окликает меня англичаночка:

      «Проспишь алгебру,

      мальчуган…»

      Ленка, милая, Ленка – где?

      Ленка где-то в Алма-Ате.

      Ленку сшибли, как птицу влёт…

      Елена Сергеевна водку пьёт.

      Дали девочке искру.

      Не ириску, а искру,

      искру поиска, искру риска.

      искру дерзости олимпийской!

      Можно сердце зажечь, можно – печь,

      можно

      землю

      к чертям

      поджечь!

      В папироске сгорает искорка.

      И девчонка смеётся искоса.

      У речки-игруньи

      у горной глазури

      берёзы

      в Ингури

      берёзы

      в Ингури

      как портики храма

      колонками в ряд

      прозрачно и прямо

      берёзы стоят

      как после разлуки

      я в рощу вхожу

      раскидываю руки

      и до ночи

      лежу

      сумерки сгущаются

      надо мной

      белы

      качаются смещаются

      прозрачные стволы

      вот так светло и прямо

      по трассе круговой

      стоят

      прожекторами

      салюты над Москвой

      Немых обсчитали.

      Немые вопили.

      Медяшек медали

      влипали в опилки.

      И гневным протестом,

      что всё это сказки,

      кассирша, как тесто,

      вздымалась из кассы.

      И сразу по залам,

      по курам зелёным,

      пахнуло слезами,

      как будто озоном.

      О, слёз этих запах

      в мычащей ораве!..

      Два были без шапок.

      Их