Твои зубы смелы

      в них усмешка ножа

      и гудят как шмели

      золотые глаза!

      Мы бредём от избушки

      нам трава до ушей

      ты пророчишь мне взбучку

      от родных и друзей

      ты отнюдь не монахиня

      хоть в округе – скиты

      бродят пчёлы мохнатые

      нагибая цветы

      на ромашках роса

      как в буддийских пиалах

      как она хороша

      в длинных мочках фиалок

      В каждой капельке-мочке

      отражаясь мигая

      ты дрожишь как Дюймовочка

      только кверху ногами

      ты – живая вода

      на губах на листке

      ты себя раздала

      всю до капли – тайге.

      Бани! Бани! Двери – хлоп!

      Бабы прыгают в сугроб.

      Прямо с пылу, прямо с жару —

      ну и ну!

      Слабовато Ренуару

      до таких сибирских «ню»!

      Что мадонны! Эти плечи,

      эти спины наповал —

      будто доменною печью

      запрокинутый металл.

      Задыхаясь от разбега,

      здесь на ты, на ты, на ты

      чистота огня и снега

      с чистотою наготы.

      День морозный, чистый, парный.

      Мы стоим, четыре парня,

      в полушубках, кровь с огнём, —

      как их шуткой

      шуганём!

      Ой, испугу!

      Ой, в избушку

      как из пушки, во весь дух:

      – Ух!..

      А одна в дверях задержится,

      за приступочку подержится

      и в соседа со смешком

      кинет

      кругленьким снежком!

      Кругом тута и туя.

      А что такое – Туля?

      То ли турчанка —

      тонкая талия?

      То ли речонка —

      горная,

      талая?

      То ли свистулька?

      То ли козуля?

      Т у л я!

      Я ехал по Грузии,

      грушевой, вешней,

      среди водопадов

      и белых черешней.

      Чинары, чонгури,

      цветущие персики

      о маленькой Туле

      свистали мне песенки.

      Мы с ней не встречались.

      И всё, что успели,

      столкнулись – расстались

      на Руставели…

      Но свищут пичуги

      в московском июле:

      «Туит —

      ту-ту —

      туля!

      Туля! Туля!

      По