Ты его лучше пулей попотчевай.

      Я опричь того ставлю хошь чего —

      Он усидчивый да улёжчивый!»

      Друг от счастья завыл —

      Он уверен в себе:

      На медведя ходил

      Где-то в ихней тайге, —

      Он аж вскрикнул (негромко, конечно,

      Потому что – светло, не кромешно),

      Поглядел еще раз на овраг —

      И сказал, что я лапоть и враг.

      И еще заявил, что икра у них!

      И вообще, мол, любого добра у них!..

      И – позарился на мой браунинг.

      Я тот браунинг взял

      После ходки одной:

      Фрица, значит, подмял,

      А потом – за спиной…

      И за этот мой подвиг геройский

      Подарил сам майор Коханойский

      Этот браунинг – тот, что со мной,

      Он уж очень мне был дорогой!

      Но он только на это позарился.

      Я и парился, и мытарился…

      Если б знал он, как я отоварился!

      Я сначала: «Не дам,

      Не поддамся тебе!»

      А потом: «По рукам!» —

      И аж плюнул в злобе.

      Ведь не вещи ‹же› – ценные в споре!

      Мы сошлись на таком договоре:

      Значит, я прикрываю, а тот —

      Во весь рост на секунду встает…

      Мы еще пять минут погутарили —

      По рукам, как положено, вдарили, —

      Вроде нá поле – на базаре ли!

      Шепчет он: «Коль меня

      И в натуре убьют —

      Значит, здесь схоронят,

      И – чего еще тут…»

      Поглядел еще раз вдоль дороги —

      И шагнул, как медведь из берлоги, —

      И хотя уже стало светло —

      Видел я, как сверкнуло стекло.

      Я нажал – выстрел был первосортненький,

      Хотя «соболь» попался мне вёртненький.

      А у ног моих – уже мёртвенький…

      Что теперь и наган мне —

      Не им воевать.

      Но свалился к ногам мне —

      Забыл, как и звать, —

      На природе, как в песне – на лоне.

      И они у нас как на ладони.

      … Я потом разговор вспоминал:

      Может, правда – он белок стрелял?…

      Вот всю жизнь и кручусь я как верченый.

      На Доске меня это‹й› зачерчивай!

      … Эх, зачем он был недоверчивый!»