Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я —

      Про дуб зеленый и про цепь златую там.

      И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья,

      Командированный по пушкинским местам.

      Мед и пиво предпочел зелью приворотному,

      Хоть у Пушкина прочел: «Не попало в рот ему…»

      Правда, пиво, как назло,

      Горьковато стало,

      Все ж не можно, чтоб текло

      Прям куда попало!

      Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах,

      Я видел всякое, но тут я онемел:

      Зеленый дуб, как есть, был весь в инициалах,

      А Коля Волков здесь особо преуспел.

      И в поэтических горячих моих жилах,

      Разгоряченных после чайной донельзя,

      Я начал бешено копаться в старожилах,

      Но, видно, выпала мне горькая стезя.

      Лежали банки на невидимой дорожке,

      А изб на ножках – здесь не видели таких.

      Попались две худые мартовские кошки,

      Просил попеть, но результатов никаких.

      Запретили все цари всем царевичам

      Строго-настрого ходить по Гуревичам,

      К Рабиновичам не сметь, то же – к Шифманам, —

      Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам.

      В основном же речь идет за Гуревичей —

      Царский род ну так и прет к ихней девичьей:

      Там три дочки, три сестры, три красавицы —

      За царевичей цари опасаются.

      И Гуревичи всю жизнь озабочены —

      Хоть живьем в гроба ложись из-за доченек!

      Не устали бы про них песню петь бы мы,

      Но назвали всех троих дочек ведьмами.

      И сожгли всех трех – цари – их умеючи, —

      И рыдали до зари все царевичи,

      Не успел растаять дым от костров еще,

      А царевичи пошли к Рабиновичам.

      Там три дочки, три сестры, три красавицы —

      И опять, опять цари опасаются.

      Ну а Шифманы смекнули – и Жмеринку

      Вмиг покинули, – махнули в Америку.

      Не отдавайте в физики детей,

      Из них уже не вырастут Эйнштейны,

      Сейчас сплошные кризисы идей —

      Все физики на редкость безыдейны.

      У