Господь оделся запахом жасмина

      И глаз коснулся трепетаньем утра,

      Как будто сна густая паутина

      И пробужденья муторная пудра

      Сменилась ощущеньем растворенья

      В невыразимой радости живого,

      Где посвящают в таинства деревья

      И дарит даль пустынная дорога.

      Как будто перевернута страница

      Обид и осмыслений дня былого,

      Когда на мрачных и усталых лицах

      Читаешь знак Всевидящего Бога.

      …И сны смотреть, как бабочек ловить,

      И выпорхнуть в растрепанные будни,

      Где снег скрипуч, как струны половиц.

      Крещенским колким воздухом запить

      Горчинку тех, чьи лица непробудны

      И взоры не живей вязальных спиц.

      В нахохленную важность зимних птиц

      Вглядеться всей контрастностью полудня

      И призраков дыханием лепить.

      А в сумерки печаль свою излить

      В громаду застывающего студня,

      В безмолвие мерцающих крупиц.

      Сюжет одной из множества страниц,

      Души напев, угаданный подспудно

      В расположенье шариков синиц…

      Который всуе услышать так трудно!

      Март, словно детский поцелуй,

      Где чувство зрелое не близко.

      Прикосновение к челу,

      Влюбленной школьницы записка.

      Я каждый год его ловлю

      Своей затейливой строкою,

      Но трудно вымолвить «люблю»

      Неравнодушною рукою.

      Я каждый год его леплю

      Из глыбы мертвенного снега,

      Святою влагою кроплю

      И выпускаю в просинь неба.

      И, как творец-Пигмалион,

      Узнав в ожившей Галатею,

      Стою на стыке двух времен

      И слова вымолвить не смею:

      Так сладок утренний твой сон,

      Так дышишь ровно и глубоко,

      Так воздух в комнате студен,

      Что разбудить тебя жестоко.

      Осыпается яблоня,

      Как с картона Чюрлениса

      Осыпается темпера.

      Ткань цветенья расслаблена,

      Чаша