Мои глаза бредут, как осень,

      По лиц чужим полям,

      Но я хочу сказать вам – мира осям:

      «Не позволя́м».

      Хотел бы шляхтичем на сейме,

      Руку положив на рукоятку сабли,

      Тому, отсвет желаний чей мы,

      Крикнуть, чтоб узы воль ослабли.

      Так ясневельможный пан Сапега,

      В гневе изумленном возрастая,

      Видит, как на плечо белее снега

      Меха надеты горностая.

      И падает, шатаясь, пан

      На обагренный свой жупан…

      Зачем я сломил

      Тело и крыло

      Летевшей бабурки?

      Плачет село

      Над могилой девчурки.

      Как два согнутые кинжала,

      Вонзились в небо тополя,

      И, как усопшая, лежала

      Кругом широкая земля.

      Брошен в сумрак и тоску,

      Белый дворец стоит одинок.

      И вот к золотому спуска песку,

      Шумя, пристает одинокий челнок.

      И дева пройдет при встрече,

      Объемлема власами своими,

      И руки положит на плечи,

      И, смеясь, произносится имя.

      И она его дли нежного досуга

      Уводит, и багряный одетого руб,

      А утром скатывает в море подруга

      Его счастливый заколотый труп.

      Очи Оки

      Блещут вдали.

      Наш кочень очень озабочен:

      Нож отточен, точен очень!

      Когда над полем зеленеет

      Стеклянный вечер, след зари,

      И небо, бледное вдали,

      Вблизи задумчиво синеет,

      Когда широкая зола

      Угасшего кострища

      Над входом в звездное кладбище

      Огня ворота возвела, –

      Тогда на белую свечу,

      Мчась по текучему лучу,

      Летит без воли мотылек.

      Он грудью пламени коснется,

      В волне огнистой окунется,

      Гляди, гляди, и мертвый лег.

      Снежно-могучая краса

      С красивым сном широких глаз,

      Твоя полночная коса

      Предстала мне в безумный час.

      Как обольстителен и черен

      Сплетенный радостью венок,

      Его оставил, верно, ворон,

      В полете долгом одинок.

      И стана белый этот снег

      Не для того ли строго пышен,

      Чтоб человеку человек

      Был звук миров, был песнью слышен.

      Ты высокомерно улыбнулась

      На робкий приступ слов осады,

      И