Шпили католиков небо амбицией колют.

      Маковка церкви одна – у земли и в листве.

      Словно в осоке зерно обронили такое,

      Что и в тени прорастёт, и в высокой траве.

      Тихо и сумрачно, свечи и много косынок.

      Запахи. Шёпот и шорох. Неспешность одна.

      Время – снаружи в часах, и ему не под силу

      Что-то внутри поменять, где стоят времена.

      Здесь все – потомки отплывших когда-то с котомкой,

      Зёрнышки, семя живучее, копии лиц

      Тех, кто сумел сохранить под мундиром, толстовкой

      Веру и совесть и в ладанке – горстку земли.

      Дева Мария привылка к английскому «Mary»,

      Богу приятно «My God», а не «Отче» уже.

      Если ты веришь – и Он покаянью поверит.

      Будь хоть немым – Он свободно читает в душе.

      Ах, как истово верили деды,

      До победы дойдя и вернувшись,

      Что последней была их победа

      И не будут солдатами внуки,

      Потому что друзья по окопам

      Заплатили за это собою

      На просторах своих и Европы,

      На полях их последнего боя,

      Чтоб страница – не перечню павших,

      А стихам, чтобы белое поле —

      Восклицательным знакам читавших —

      Не крестам, не осиновым кольям.

      Но ложатся в подраненном беге

      Многоточия краской снигирной,

      Многоточия чёрные в снеге

      Прожигают горячие гильзы,

      И свистят перелётные пули

      На страницах гибридного фронта.

      A для книги погибших вслепую

      Только смерть оставляет экспромты.

      И строка пулемётная чертит

      От рожденья к поминкам и тризне

      Перед датою минус от смерти —

      Этот знак вычитания жизни.

      Возраст.

      Всегда оцифрован контекстом,

      Меню предпочтением, тестом

      На тугость белья и фасонность,

      Удобство его и кальсонность

      Ворса.

      Возраст.

      Стакан сохраняет огранку

      Для времени жизни в пространстве,

      И жидкость, толящая жажду,

      Всегда над собой умножает

      Воздух.

      Возраст.

      Он