Все посмотрели на солнце.

      Открыв верхние люки

      на всех,

      сколько было,

      танках,

      сдвинув на лоб очки,

      положив на поручни башен черные кожаные руки,

      танкисты смотрели на солнце,

      катившееся через пески.

      Не всем им завтра встретить восход под этими

      облаками.

      Майор поднялся на башню:

      За Родину!

      В бой!

      Сигналист крест-накрест взмахнул флажками.

      И стальные люки с грохотом захлопнулись над

      головой.

      В броневом стекле вниз и вверх метались холмы.

      Не было больше ни неба,

      ни солнца,

      только узкий кусок

      земли, в которую надо стрелять,

      только они

      и мы.

      Только мы

      и они,

      которых надо вдавить в этот песок.

      – За Родину —

      значит за наше право

      раз и навсегда

      быть равными перед жизнью и смертью,

      если нужно – в этих песках.

      За мою мать,

      которая никогда

      не будет плакать, прося за сына,

      у чужеземца в ногах.

      – За Родину —

      значит за наши русские в липах и тополях города,

      где ты бегал мальчишкой,

      где, если ты стоишь того,

      будет памятник твой.

      За любимую женщину,

      которая так горда,

      что плюнет в лицо тебе, если ты трусом

      вернешься домой.

      Облитая бензином, кругом горела трава,

      майор, задыхаясь от дыма, вытер глаза черным

      платком,

      крикнул:

      – Вперед, за Родину!

      Стрелок не расслышал слова,

      но по губам угадал

      и, стреляя,

      повторил их беззвучным ртом.

      Снаряд ворвался в самую башню.

      На мгновение глухота,

      как будто страшно ударили в ухо.

      Стараясь содрать тишину,

      майор провел по лицу ладонью.

      Ладонь была залита,

      стрелок привалился к его плечу,

      как будто клонило ко сну.

      Майор рванул рукоять.

      Пулемет замолк.

      Замок

      у орудья разодран в куски.

      Но танк еще шел!

      Танк еще шел!

      Танк еще мог…

      Еще сквозь пробоину плыло небо

      и летели пески.

      И вдруг застрял

      и опять рванулся страшным рывком.

      – Денисов! —

      Водитель молчал.

      – Денисов! —

      Молчал.

      – Денис… —

      Майор качнулся вправо и влево в обнимку

      с мертвым стрелком

      и, оторвав ослепшие пальцы,

      пролез вниз.

      Водитель

      сидел, как всегда, – руки на рычагах.

      Посмертным усильем воли он выжал передний ход.

      Исполняя

      его последнее

      желанье,

      в