И в монастырь уединенный

      Ее родные отвезли,

      И власяницею смиренной

      Грудь молодую облекли.

      Но и в монашеской одежде,

      Как под узорною парчой,

      Все беззаконною мечтой

      В ней сердце билося, как прежде.

      Пред алтарем, при блеске свеч,

      В часы торжественного пенья,

      Знакомая, среди моленья,

      Ей часто слышалася речь.

      Под сводом сумрачного храма

      Знакомый образ иногда

      Скользил без звука и следа

      В тумане легком фимиама;

      Сиял он тихо, как звезда;

      Манил и звал он… но – куда?..

      В прохладе меж двумя холмами

      Таился монастырь святой.

      Чинар и тополей рядами

      Он окружен был – и порой,

      Когда ложилась ночь в ущелье,

      Сквозь них мелькала, в окнах кельи,

      Лампада грешницы младой.

      Кругом, в тени дерев миндальных,

      Где ряд стоит крестов печальных,

      Безмолвных сторожей гробниц,

      Спевались хоры легких птиц.

      По камням прыгали, шумели

      Ключи студеною волной,

      И под нависшею скалой,

      Сливаясь дружески в ущелье,

      Катились дальше, меж кустов,

      Покрытых инеем цветов.

      На север видны были горы.

      При блеске утренней Авроры,

      Когда синеющий дымок

      Курится в глубине долины,

      И, обращаясь на восток,

      Зовут к молитве муэцины,

      И звучный колокола глас

      Дрожит, обитель пробуждая;

      В торжественный и мирный час,

      Когда грузинка молодая

      С кувшином длинным за водой

      С горы спускается крутой,

      Вершины цепи снеговой

      Светло-лиловою стеной

      На чистом небе рисовались

      И в час заката одевались

      Они румяной пеленой;

      И между них, прорезав тучи,

      Стоял, всех выше головой,

      Казбек, Кавказа царь могучий,

      В чалме и ризе парчевой.

      Но, полно думою преступной,

      Тамары сердце недоступно

      Восторгам чистым. Перед ней

      Весь мир одет угрюмой тенью;

      И все ей в нем предлог мученью —

      И утра луч и мрак ночей.

      Бывало, только ночи сонной

      Прохлада землю обоймет,

      Перед божественной иконой

      Она в безумье упадет

      И плачет; и в ночном молчанье

      Ее тяжелое рыданье

      Тревожит путника вниманье;

      И мыслит он: «То горный дух

      Прикованный в пещере стонет!»

      И, чуткий напрягая слух,

      Коня измученного гонит.

      Тоской