Все позволяя себе, что казалось смешно для народа.

      Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону;

      Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади

      Плечи на персях сходились; глава у него подымалась

      Вверх острием, и была лишь редким усеяна пухом.

      Враг Одиссея и злейший еще ненавистник Пелида,

      Их он всегда порицал; но теперь скиптроносца Атрида

      С криком пронзительным он поносил; на него аргивяне

      Гневались страшно; уже восставал негодующих ропот;

      Он же, усиля свой крик, порицал Агамемнона, буйный:

      “Что, Агамемнон, ты сетуешь, чем ты еще недоволен?

      Кущи твои преисполнены меди, и множество пленниц

      В кущах твоих, которых тебе, аргивяне, избранных

      Первому в рати даем, когда города разоряем.

      Жаждешь ли злата еще, чтоб его кто-нибудь из троянских

      Конников славных принес для тебя, в искупление сына,

      Коего в узах я бы привел, как другой аргивянин?

      Хочешь ли новой жены, чтоб любовию с ней наслаждаться,

      В сень одному заключившися? Нет, недостойное дело,

      Бывши главою народа, в беды вовлекать нас, ахеян!

      Слабое, робкое племя, ахеянки мы, не ахейцы!

      В домы свои отплывем; а его мы оставим под Троей,

      Здесь насыщаться чужими наградами; пусть он узнает,

      Служим ли помощью в брани и мы для него иль не служим.

      Он Ахиллеса, его несравненно храбрейшего мужа,

      Днесь обесчестил: похитил награду и властвует ею!

      Мало в душе Ахиллесовой злобы; он слишком беспечен;

      Или, Атрид, ты нанес бы обиду, последнюю в жизни!”

      Так говорил, оскорбляя Атрида, владыку народов,

      Буйный Терсит; но незапно к нему Одиссей устремился.

      Гневно воззрел на него и воскликнул голосом грозным:

      “Смолкни, безумноречивый, хотя громогласный, вития!

      Смолкни, Терсит, и не смей ты один скиптроносцев порочить.

      Смертного боле презренного, нежели ты, я уверен,

      Нет меж ахеян, с сынами Атрея под Трою пришедших.

      Имени наших царей не вращай ты в устах, велереча!

      Их не дерзай порицать, ни речей уловлять о возврате!

      Знает ли кто достоверно, чем окончится дело?

      Счастливо или несчастливо мы возвратимся, ахейцы?

      Ты, безрассудный, Атрида, вождя и владыку народов,

      Сидя, злословишь, что слишком ему аргивяне герои

      Много дают, и обиды царю произносишь на сонме!

      Но тебе говорю я, и слово исполнено будет:

      Если еще я тебя безрассудным, как ныне, увижу,

      Пусть Одиссея глава на плечах могучих не будет,

      Пусть я от оного дня не зовуся отцом Телемаха[93],

      Если, схвативши тебя, не сорву я твоих одеяний,

      Хлены[94] с рамен и хитона, и даже что стыд покрывает,

      И,