Осень, подмешавшая истому

      в невесомость кротких, кратких дней.

      Профиль неба в проводах, в изломах

      быстрых серо-золотых ветвей.

      Кажется, прозрачный этот свет

      (к Рождеству. И поколеблен не был) —

      затемно окутав дом и небо,

      смыл железо стылое на нет.

      А задует и потянет вниз,

            дрогнет и забьётся по карнизу

      мимолётно мишура ветвей,

      финифть с тенью, солнечных и сизых.

      (проскользнёт по кромке серых дней…)

      Серых дней смутна лебяжья шерсть,

      спиц мельканье, шаткая ограда,

      ненароком сбросишь петель шесть,

      и в гнездо пробьётся луч отрадный,

      сбив завалы снега с наших душ —

      блеск подсветки —

            с ярких улиц в глушь —

      позовёт на театральный ужин.

      (Уж стекло заволокла не стужа —

      светло-золотистое вино.)

      Но – ненáдолго гостить, раз в лужах

      кровельным железом крыто дно.

      …

      Станет ветер рыскать день-деньской

      и завьёт воронку злая скорость,

      чтобы обобрать с ветвей покорных

      позолоту, ставшую золой.

      Но едва вязанья стужи перст

      запросто дотронуться посмеет —

      станет острой проволокой шерсть,

      а в гнезде – птенец, что он умеет?

      И укачивая, трепеща

      голыми, безрукими крылами,

      талый Ангел дня взлетит над нами,

      мгла отступит, сучьями треща…

      Боже, дай Ему (и нам) с утра

      тихое успение утрат.

      «Ты не из тех, кто выживает

      ценою лжи длиною в жизнь»[44] —

      Скорей из тех, кто вышивает

      по краю пропасти во ржи.

      Цвет василёк на пяльцах лета,

      луг, горизонта колыбель,

      тенистый хоровод в полсвета

      и лёгкий виноградный хмель.

      Господь прошёл. Темно и рано.

      Пред птичьим звоном на заре

      коснулся Он глубокой раны

      всех, званых позже умереть.

      Земля уходит в миг разлуки,

      в овале вьющемся кружа.

      Стрижами вслед взмывают руки.

      И зёрна вверх идут, шурша.

      Как сквозь фарфор и пепел,

      я на ладонь смотрю.

      А день, нелеп и светел,

      вторую ждал зарю.

      Снег, дуновенье пара

      и лайка облаков…

      Что плоть, как не опара?

      В ней прах иных веков.

      Всё бродит