Дни протяжны, как вздох в тишине,

      как мгновенье в свободном полёте,

      как броженье в домашнем вине,

      как вселенная в крошечной йоте.

      Дни протяжны, а жизнь коротка,

      как в любви перед смертью признанье,

      не поймаешь звезду-светлячка,

      загадать не успеешь желанье,

      не поймёшь, что зачем и к чему,

      не найдёшь вожделенного смысла,

      загадаешь загадку уму,

      а она без ответа повисла.

      Ворожит листопад круглый год,

      катит шарики в вечности лузу.

      И щекочет всю ночь напролёт

      щёку шёпотом спящая муза.

      2016

      Уже поняв, что дело швах,

      зерно, катаясь в жерновах,

      надеется на что-то,

      но превращается в муку,

      что струйкой тянется к мешку

      горячей с эшафота.

      Ещё не кончен страшный бал,

      ещё пирует каннибал,

      жрёт человечье мясо,

      дымит «Герцеговина флор»,

      высасывает мозг террор,

      трёт пальцы о лампасы.

      Всё просто, будто дважды два,

      и ветер вертит жернова

      от века и до века,

      и ни жива и ни мертва

      душа ворочает слова,

      бессмертная калека.

      Потом устроим карнавал,

      напьёмся в усмерть, наповал,

      зальём картуз на воре

      и будем плакать и плясать,

      и мозги пятернёй чесать

      в кривом от боли горе.

      Потом, немного протрезвев,

      переведём тоску в напев,

      чтоб сны не омрачала,

      и станем жить да поживать,

      жирок на душах наживать.

      И всё начнём сначала.

      2016

      Свинец слоится над Санкт-Ленинградом

      и проливается сквозь белизну ночей.

      Сквозь тину лет тянусь осипшим взглядом

      к забытой памяти, что кажется ничьей.

      И прежде чем в заоблачные нети

      нырнуть, отбросив тело в тень травы,

      вплываю