Однажды летним вечерком

      Я со знакомым стариком

      В избе беседовал за водкой.

      Его жена с улыбкой кроткой

      Нам щей вчерашних подала,

      А после кружево плела.

      Старухи грубая рука

      Была над кружевом легка.

      Она рукою узловатой

      Плела узор замысловатый.

      Старик был стар – или умен,

      Он поговорки всех времен

      Вплетал умело в дым махорки.

      Или, наоборот, ему

      Все время чудились в дыму

      Пословицы и поговорки…

      Его прекрасное смиренье

      Похоже было на презренье

      К тому, что мучило меня.

      Он отвергал легко и грубо

      Фантазии народолюба,

      Не возмущаясь, не кляня.

      Старуха кружево плела.

      И понял я, что мало стою,

      Поскольку счастье ремесла

      Не совместимо с суетою.

      Потом стелила нам постель.

      Кричал в тумане коростель.

      И слышал я на сеновале,

      Как соловьи забушевали!

      Забушевали соловьи!

      Забушевали соловьи!

      Что за лады, что за рулады!

      Как будто нет у них беды,

      Как будто нет у них досады…

      Забушевали соловьи…

      Я спал, покуда птицы пели,

      Воображенье распалив.

      Потом рассвет струился в щели,

      А я был молод и счастлив…

      Чужая мне принадлежала.

      И голова ее лежала

      У губ моих, у глаз моих.

      И что все это означало,

      Я постигал и не постиг.

      Она доверчиво дремала,

      Счастливая из нас двоих.

      А где-то музыка играла,

      Шел дождь, светало, рассветало.

      И что все это означало,

      Я постигал и не постиг.

      Мне больше ничего не надо!

      Грусть жизни овладела мной.

      Я озирал тропинки сада

      За дождевою пеленой.

      И думал я о том, как слабы

      Рождающиеся на свет.

      И как поют спросонья бабы,

      Качая маленьких чуть свет.

      Как грустен первый шаг младенца

      И первый выход за порог.

      Как он за смутной гранью детства

      По-юношески одинок.

      Как грустно отреченье друга,

      Когда-то бывшего с тобой,

      А после сбившегося с круга

      И ублаженного судьбой.

      Как грустны признаки старенья,

      Замеченные у отца…

      Как грустен каждый шаг творенья.

      И этой грусти нет конца!

      Я пел, я плакал, я томился,

      То угасал, то пламенел.

      Я б даже Богу помолился,

      Когда бы веровать умел.

      Я был при чем-то изначальном,

      И, кровно спаянный с людьми,

      Томился счастьем и печалью

      Рожденья,