И ты красотою дивила,

      Была и ловка, и сильна,

      Но горе тебя иссушило,

      Уснувшего Прокла жена!

      Горда ты – ты плакать не хочешь,

      Крепишься, но холст гробовой

      Слезами невольно ты мочишь,

      Сшивая проворной иглой.

      Слеза за слезой упадает

      На быстрые руки твои.

      Так колос беззвучно роняет

      Созревшие зерна свои…

      В селе, за четыре версты,

      У церкви, где ветер шатает

      Побитые бурей кресты,

      Местечко старик выбирает;

      Устал он, работа трудна,

      Тут тоже сноровка нужна —

      Чтоб крест было видно с дороги,

      Чтоб солнце играло кругом.

      В снегу до колен его ноги,

      В руках его заступ и лом,

      Вся в инее шапка большая,

      Усы, борода в серебре.

      Недвижно стоит, размышляя,

      Старик на высоком бугре.

      Решился. Крестом обозначил,

      Где будет могилу копать,

      Крестом осенился и начал

      Лопатою снег разгребать.

      Иные приемы тут были,

      Кладбище не то, что поля:

      Из снегу кресты выходили,

      Крестами ложилась земля.

      Согнув свою старую спину,

      Он долго, прилежно копал,

      И желтую мерзлую глину

      Тотчас же снежок застилал.

      Ворона к нему подлетела,

      Потыкала носом, прошлась:

      Земля как железо звенела —

      Ворона ни с чем убралась…

      Могила на славу готова, —

      «Не мне б эту яму копать!

      (У старого вырвалось слово.)

      Не Проклу бы в ней почивать,

      Не Проклу!..» Старик оступился,

      Из рук его выскользнул лом

      И в белую яму скатился,

      Старик его вынул с трудом.

      Пошел… по дороге шагает…

      Нет солнца, луна не взошла…

      Как будто весь мир умирает:

      Затишье, снежок, полумгла…

      В овраге, у речки Желтухи,

      Старик свою бабу нагнал

      И тихо спросил у старухи:

      «Хорош ли