Придерживаясь лжи, я возвещал победы,

      Когда Израилю Михей пророчил беды^*.

      Так я испытывал и пастырей-святош

      Позорной платою, так дух, несущий ложь,

      Давал затрещину Михею и, лукаво

      Меняя голоса, вселялся в причт Ахава.

      Любой Седекия удачлив и богат,

      Рядясь в Спасителя, угодники царят;

      Отполирует вмиг язык льстеца любого

      Двусмысленную речь и многозначность слова.

      Скинь кандалы с меня, отдай мне в руки стан

      Восславивших тебя упрямцев-христиан,

      Уж если осрамлюсь, я Церковь удостою

      Высокою хвалой, признав ее Святою».

      Предвечный Сатане ответствовал: «Ну что ж,

      Иди и большинство железом уничтожь,

      Как хочешь поступай, но под моею сенью

      Есть души избранных, идущие к спасенью.

      Лишь тех поймаешь в сеть, кто мною осуждён,

      Кто создан для того, кто будет вслед рождён;

      Ладьи моих побед, бойцы, мои по праву,

      Служа тебе, хитрец, мою умножат славу».

             Расколот небосвод, расколотый гремит,

      Небесную чуму на Францию стремит.

      В коловращении стихии, в круговерти

      Смешалась с воздухом шальная бездна смерти,

      Грохочет в барабан, в литавры бьёт она,

      Царил в пространстве мир, теперь идёт война,

      И сотни тысяч душ людских остервенело

      В слепом безумии стремятся вон из тела.

      В том смерче Сатана, уже смиряя пыл,

      Над Сеной пролетел, на пенный брег ступил.

             Едва на землю став, он выдумал такое:

      Невиданный дворец, роскошные покои.

      Он сочинил чертёж, когда была чума.

      Руины он узрел, все оглядев дома:

      Тут хватит кирпича. И Дух, живущий в змее,

      Вполз в королеву-мать^*; чтоб там царить вернее,

      Внушил ей чудеса: фасад, колонны в ряд,

      Круженье флюгеров и мрамор балюстрад,

      И лестницы, и луч на куполе высоком,

      Порталы пышные и позолоту окон.

      А залы, комнаты, весь этот блеск внутри…

      Ну, словом, это всё назвали Тюильри^*.

      Немедля дьявольские мысли овладели

      Воображением греховным Иезавели^*,

      Пороки прочие убила эта страсть,

      Всё, что помеха ей, должно тотчас пропасть,

      Одна теперь мечта живёт, одно виденье,

      Что – кровь! Недорога. Дороже наслажденье.

      Горящий алчный взор, любой доход любя,

      Немало в Лувре жертв наметил для себя.

      Жадна разбойница, а искуситель хитрый

      Советы ей даёт, покачивая митрой,

      В личине пастыря, её духовника,

      Смущает он и в плен берёт