Плоть ограничена

      изнашиванием чувств,

      не дружит со временем

      теряет изысканный вкус.

      Воздушные замки небесные

      уютом не привлекут,

      стоки из ванн покойницких

      в общее море текут.

      И если даровано будет бессмертие —

      дай пыль переплетов, да кофе глоток,

      перу – вдохновения, сердцу – усердия,

      а в ноги – камина каленый виток.

      Иссосанный до костного мозга смысл

      корней, лексический штурм загадок:

      Мысль мослов (как мозг коленных чашечек раба)

      Кость гостей (как то, что останется после пира)

      Мера смерти (измерение смерти производилось количеством уложенных штабелями смердов, мерян и мирян)

      Гон огня (огонь- то, что гонит)

      Плач палача, палач плача.

      Главная  в жизни  чистота —

      не  путать живое  с  материей,

      в  структуре  плоти – ни крошки  песка,

      ни  пыли, или  бактерии.

      Стерилен  свет, глянец, суть,

      ни  капли дерьма  на  кафеле.

      Хрустальный  воздух  в легкие  вдуть —

      воскреснет больной

                           и   не  кашлянет.

      Есть пристальность бога,

      сиянье звезды,

      сума и дорога

      до вечной беды.

      Пока не заплачешь —

      сюда не придешь,

      пока не заплатишь —

      свой  ад  не найдешь.

      Иди – и греши.

      А значит – пиши,

      в сиянии млечной бумаги

      дыши.

      Я любила Москву не за Красную площадь —

      за прекрасные лица далеких друзей,

      за порыв, за стихи, за дыханье свободы,

      под крестами дубинок над прахом идей.

      За отчаянный зов грустной мысли далекой

      о прекрасных мирах за эфиром помех,

      и за здравие свеч по стране волоокой,

      утонувшей в бравадах балетных утех.

      Но заломлены руки толпы и поэта,

      и доносов листва – новым жанром – в народ,

      где былому «нельзя» и грядущему «вето»

      наштампованы гены послушных пород.

      Я любила Москву не за Кремль – за начало,

      где запретное слово страдало и жгло,

      где  оно не умело молчать – не молчало!

      Оно толпы  будило и взгляды  влекло.

      Я Москву – не за торг от широких ширинок,

      а за воздух, пропитанный грустью дождя,

      что скрипичным легато со струн паутинок

      растекается, недра метро бередя

      и летящие