Богатство идей. История экономической мысли. Алессандро Ронкалья
Читать онлайн книгу.
Фома Аквинский, напротив, занимает более сдержанную позицию[65]: за осуждением процента как такового следует изощренная казуистика, в рамках которой случаи взимания процента, подлежащие осуждению, отделяются от случаев, в которых он оправдан (особенно случаев, в которых кредитор несет прямой убыток (damnum emergens), что позволяет обосновать взимание процента по позитивной, пусть и умеренной, ставке, тогда как обоснование на основе упущенной выгоды (lucrum cessans) отвергается, так как оно открыло бы путь легитимизации конкурентной ставки процента – что фактически и происходило постепенно в течение последующих столетий) (см. [Viner, 1978, р. 88–96]).
Путь доказательств, которым следовал Фома, – путь казуистики, или рассмотрения отдельных случаев с различающимися ответами на вопрос о правомерности взимания процента от случая к случаю в зависимости от обстоятельств – был воспринят в последующие столетия в длинной череде работ. Это само по себе демонстрирует, помимо прочего, насколько незначительным было в реальности внимание к многочисленным попыткам запретить взимание процента и какую изобретательность проявляли финансовые операторы того времени для обхождения нормативных ограничений путем изобретения все новых видов контрактов[66]. С учетом используемого метода, эти работы не приводили к обобщениям и, следовательно, к достойным внимания теоретическим наработкам. В общем можно сказать, что авторы рассматриваемого периода и в первую очередь сам Фома были прекрасно осведомлены о функциях денег как средства обмена и стандарта измерения, но не об их функции как средства сохранения ценности.
Обсуждение этических и правовых вопросов часто пересекалось[67], и дебаты по ростовщичеству оказывали влияние на практический выбор между различными правовыми институтами. Их важность была такова, что многие комментаторы рассматривают их – с учетом различных ответов на вопрос о легитимности взимания процента – как ключевой элемент в объяснении темпов перехода к капитализму[68]. Несомненно то, что осуждение ростовщичества не сопровождалось, как то было у Аристотеля, враждебностью к торговой деятельности в общем. Схоласты лишь призывали к правильному поведению: без обмана и принуждения, но также и без того, чтобы наживаться на более слабых договорных позициях партнеров.
Движение к легализации процента было долгим. Противостояние между «ригористами» и сторонниками смягчения позиции продолжалось веками. Первоначальное преобладание первых постепенно сменялось все более распространенным принятием аргументов последних, в особенности после Реформации. Важную роль здесь сыграл процесс, который Вайнер [Viner, 1978, p. 114–150] назвал «секуляризацией», – отход от ссылок на Божественное Откровение и сдвиг от потусторонних к земным ценностям, произошедший в эпоху Ренессанса[69].
Но и в конце XVI в. ростовщичество встречало серьезную оппозицию. Даже после его фактической легализации мы встречаем, например, резкое «Рассуждение о ростовщичестве» Томаса Вильсона, опубликованное
Фактически процент в рамках этого подхода представляет собой платеж за пользованием товаром, деньгами, меновая ценность которого уже возмещена в обязательстве вернуть равную сумму. Более радикальный, но по сути схожий, тезис заключался в том, что процент выступает платой за время между выдачей займа и возвращением одолженных денег: поэтому он осуждался на основании того, что время принадлежит лишь Богу.
С этой точки зрения, работы рассматриваемого периода по ростовщичеству являются ключевыми источниками для исследований в области экономической истории, поскольку они свидетельствуют о формах и характере преобладавших тогда рыночных практик и о развитии финансовых инструментов: от простого и переводного векселей до страховых и форвардных контрактов и вплоть до сложных контрактов, сочетающих элементы перечисленных финансовых инструментов.
Если оставаться в области канонического права, то Никейский собор (312) лишь постановил, что духовенству запрещено какое-либо вовлечение в сделки с займами под проценты. После этого запреты постепенно становились более строгими, а степень их охвата расширялась до всего общества. С XIV в. началось медленное движение в обратную сторону и сужение определения ростовщичества (запрещение которого в принципе, однако, было подтверждено папой Бенедиктом XIV в энциклике «Vix pervenit» (1745); не отменено это запрещение и по сей день). На Пятом Латеранском соборе в 1515 г. папа Лев Х признал приемлемой деятельность институтов montes pietatis (ссудных касс), в которых процент по займам взимался для покрытия операционных расходов и компенсации возможных потерь; при этом ростовщичество определялось как «прибыль, извлекаемая без труда, затрат или риска» (см.: [Wood, 2002, р. 204]).
Тони [Tawney, 1926] придавал этому аспекту гораздо большее значение, чем Вебер [Weber, 1904–1905] в его известнейшем исследовании о воздействии протестантизма на переход от средневековой культуры к культуре, способствовавшей капиталистическому развитию. Со своей стороны, Шпигель [Spiegel, 1971, р. 66] настаивал на том, что средневековые запреты займов под процент стимулировали создание различных форм экономических объединений частных инвесторов, позволявших разделять риски, способствуя, таким образом, зарождению капиталистической фирмы.
Как заметил Прибрам, «вне зависимости от решений в рамках светской юрисдикции, религиозные советы по экономическим вопросам продолжали приниматься во внимание вплоть до XVI в.» [Pribram, 1983, р. 30].