Поэзию высаживают в зиму,

      Чтоб по весне на паханых полях

      Стихи всходили б, набирая силу,

      И словом полнилась бы всякая земля.

      Я слушал их, трудяг-поэтов русских,

      Неопалимых адовым огнём —

      С душою широченною, но узким

      Идущих в гору торную путём.

      Я видел их, российских словоносцев,

      Распятых перекладиной строки —

      Хранителей пера, оруженосцев,

      Неписаных наследников любви.

      Уставших провозвестников надежды,

      Глаголом жгущих пагубы души.

      В холщовых рубищах, а не в цветных одеждах,

      Стоящих на колдобинах межи.

      Я слышал то, как с их надрывным стоном

      Плуг совести рвал в клочья борозду

      И метил словом каждую версту,

      Как колокольни метят долы звоном.

      Я верю им, поэтам на Руси —

      Каликам и баянам седобровым,

      Колодникам и странникам суровым —

      Я верю им, поэтам на Руси!

      И может так случиться, что дойдёт

      До мест, куда все умирают люди,

      Их слово – так оно и будет —

      И сохранит, и слюбит, и спасёт!

      Я переписывал её —

      Тетрадь своих воспоминаний —

      Менял причёски у названий,

      И в бочку с дёгтем капал мёд

      Из лучшего того, что было

      Пятнадцать, двадцать лет назад,

      Того, что память сохранила,

      Когда закончился парад.

      Но высохли цветы, и разом,

      Не запасаясь на потом,

      Потрескались ampel и вазы,

      И безуспешно бились лбом

      О бронзу старенькой пружины

      Два молоточка от часов.

      Так, словно бы кричали: «Живы!

      Мы живы, сбейте же засов!»

      Но память, что та королева, —

      Решает всё и вся сама.

      Тем сводит надписи с ума,

      Гоняя, как дворовых девок,

      Полунамёки и штрихи,

      Засечки, символы и знаки.

      И брешут по ночам собаки

      Её от травли и тоски.

      Я переписывал не раз

      Тетрадь своих воспоминаний,

      Как граф Эдмон, копал я лаз,

      Теряя веру в силу знаний.

      Как вдруг, в одну из тех ночей,

      В которых тлеет луч заката,

      В увязке стареньких ключей

      Нашёлся ключ от каземата.

      Щелчок и поворот! И в ряд

      Построились факелоносцы.

      И жизни простенький наряд

      Им память выдала для носки.

      Решётка сдвинулась, и свет

      Проник в темницу, сделав чудо:

      Навеки сосланный поэт

      Им извлечён был из-под спуда.

      Навеки списанный сюжет

      Был летописцем восстановлен.

      И тем же