Узрела милый божий свет.

      О, сколько радостей у бога

      Для наших слез, для наших бед!

      Твой первый звук… Ах нет, не стану..

      Нет… Поцелуй меня, Оксано!

      Я не умею рассказать

      Про ту святую благодать,

      Что только матери избранной

      Душою можно понимать,

      То выше счастия людского.

      И как несчастлива, убога

      Жена бесплодная… С тобой

      Мне снова счастье возвратилось,

      Я любовалася весной,

      Цветы я снова полюбила,

      Цветы я снова берегла.

      С восходом солнца я вставала.

      Ты на груди моей спала.

      Никем не видима, бывало,

      Прокрадусь в лес, найду цветок

      И сяду у цветка с тобою.

      Ты тихо спишь, а он цветет,

      И я гордилася тобою

      Пред распускавшимся цветком.

      Бывало, я сорву тайком

      Листочек розовый, румяный

      И тихо, тихо положу

      Тебе на щечку… погляжу

      И оболью тебя слезами.

      Была ты розовей цветка

      И утренней зари румяней.

      Так мне господь добро творил

      В тебе и розовых листках.

      Но… как тебя ни забавляла,

      Какие песни ни певала,

      Как ни играла я с тобой,

      А злая доля шла за мной.

      Я не могла тобой гордиться:

      Мне было не с кем поделиться

      Твоею детскою красой.

      Ты слово «мамо» лепетала,

      Но слова лучшего не знала,

      Как и теперь не знаешь ты.

      Я не могла с тобой идти

      Через село; я не стыдилась —

      Пусть люди смотрят, как хотят!

      Я стыд любовью заменила.

      Тебе боялась показать,

      Как дети меж собой играют,

      Боялась видеть, как дитя

      Отца усталого ласкает.

      Так время шло; ты вырастала,

      И любо было мне смотреть,

      Когда ходить ты начинала.

      Но горе горькое терпеть

      Судил господь мне до могилы

      За юность