А! Это снова ты. Не отроком

                                       влюбленным,

      Но мужем дерзостным, суровым,

                                      непреклонным

      Ты в этот дом вошел и на меня

                                              глядишь.

      Страшна моей душе предгрозовая

                                                   тишь.

      Ты спрашиваешь, что я сделала с

                                                   тобою,

      Врученным мне навек любовью и

                                                судьбою.

      Я предала тебя. И это повторять —

      О, если бы ты мог когда-нибудь

                                                  устать!

      Так мертвый говорит, убийцы сон

                                                тревожа,

      Так ангел смерти ждет у рокового

                                                     ложа.

      Прости меня теперь. Учил прощать

                                                 Господь.

      В недуге горестном моя томится

                                                   плоть,

      А вольный дух уже почиет безмятежно.

      Я помню только сад, сквозной,

                                     осенний, нежный,

      И крики журавлей, и черные поля…

      О, как была с тобой мне сладостна

                                                     земля!

      Я улыбаться перестала,

      Морозный ветер губы студит,

      Одной надеждой меньше стало,

      Одною песней больше будет.

      И эту песню я невольно

      Отдам на смех и поруганье,

      Затем, что нестерпимо больно

      Душе любовное молчанье.

      Они летят, они еще в дороге,

      Слова освобожденья и любви,

      А я уже в предпесенной тревоге,

      И холоднее льда уста мои.

      Но скоро там, где жидкие березы,

      Прильнувши к окнам, сухо шелестят,—

      Венцом червонным заплетутся розы

      И голоса незримых прозвучат.

      А дальше – свет невыносимо щедрый,

      Как красное горячее вино…

      Уже душистым, раскаленным ветром

      Сознание мое опалено.

      О, это был прохладный день

      В чудесном городе Петровом!

      Лежал закат костром багровым,

      И медленно густела тень.

      Пусть он не хочет глаз моих,

      Пророческих и неизменных,

      Всю жизнь ловить он будет стих,

      Молитву губ моих надменных.