– Пока! – товарищи прощаются со мной.

      – Пока! – я говорю. – Не забывайте! –

      Я говорю: – Почаще здесь бывайте! –

      пока товарищи прощаются со мной.

      Мои товарищи по лестнице идут,

      и подымаются их голоса обратно.

      Им надо долго ехать – до Арбата,

      до набережной, где их дома ждут.

      Я здесь живу. И памятны давно

      мне все приметы этой обстановки.

      Мои товарищи стоят на остановке,

      и долго я смотрю на них в окно.

      Им летний дождик брызжет на плащи,

      и что-то занимается другое.

      Закрыв окно, я говорю:

      – О горе, входи сюда, бесчинствуй и пляши!

      Мои товарищи уехали домой,

      они сидели здесь и говорили,

      еще восходит над столом дымок

      – это мои товарищи курили.

      Но вот приходит человек иной.

      Лицо его покойно и довольно.

      И я смотрю и говорю: – Довольно!

      Мои товарищи так хороши собой!

      Он улыбается: – Я уважаю их.

      Но вряд ли им удастся отличиться.

      – О, им еще удастся отличиться

      от всех постылых подвигов твоих.

      Удачам все завидуют твоим –

      и это тоже важное искусство,

      и все-таки другое есть Искусство,

      – мои товарищи, оно открыто им.

      И снова я прощаюсь: – Ну, всего

      хорошего, во всем тебе удачи!

      Моим товарищам не надобно удачи!

      Мои товарищи добьются своего!

      Когда моих товарищей корят,

      я понимаю слов закономерность,

      но нежности моей закаменелость

      мешает слушать мне, как их корят.

      Я горестно упрекам этим внемлю,

      я головой киваю: слаб Андрей!

      Он держится за рифму, как Антей

      держался за спасительную землю.

      За ним я знаю недостаток злой:

      кощунственно венчать «гараж» с «геранью»,

      и все-таки о том судить Гераклу,

      поднявшему Антея над землей.

      Оторопев, он свой автопортрет

      сравнил с аэропортом, – это глупость.

      Гораздо больше в нем азарт и гулкость

      напоминают мне автопробег.

      И я его корю: зачем ты лих?

      Зачем ты воздух детским лбом таранишь?

      Все это так. Но все ж он мой товарищ.

      А я люблю товарищей моих.

      Люблю смотреть, как, прыгнув из дверей,

      выходит мальчик с резвостью жонглера.

      По правилам московского жаргона

      люблю