Нередко вечерами,

      когда калымить лень,

      с шофёрами-друзьями,

      умаявшись за день,

      любил, как балабошка,

      поспорить ни о чём,

      и, скинувшись по трёшке,

      размяться портвешком.

      – Ну, что твоё «Динамо»?

      Пильгуй твой – ни в дугу…

      – Да спорим, вашу маму,

      что врежем «Спартаку»!

      Так с часик о футболе

      галдят наперебой.

      Но, словно поневоле,

      почти что сам собой

      заходит о работе

      нетрезвый разговор

      и на весёлой ноте

      хвалительный разбор

      начальников, которых

      приходится возить,

      а в пьяных разговорах

      ещё и возносить.

        «Мой вечно после смены

      припишет мне часок.

      А тут на днях из Вены

      рубашку приволок.

      “Вот, – говорит мне, – хлопок,

      синтетика – мура”.

      Он что-нибудь из шмоток

      всегда из-за бугра

      везёт. Я благодарно

      кручусь по мере сил».

      – «А мой мне тут недавно

      сто чеков отвалил.

      «Езжай, – сказал, – в “Берёзку”,

      купи чего-нибудь…»

      Такой мужик – свой в доску

      и не дурак гульнуть.

      – «А мой всегда мне виски

      и “Винстона” блочок.

      “Учи, – твердит, – английский”,

      Учу, как дурачок».

      – «Нет, виски – это лажа.

      Джин-тоник – это да!

      И тоник с водкой даже

      неплохо иногда».

      Как на доске почётной,

      светился каждый лик.

      Но хмель разгорячённый

      развязывал язык.

      И вдруг один патлатый,

      молчавший до поры:

      «Да бросьте вы, ребята,

      да все они воры,

      как те воры в законе,

      которые царят,

      на нарах лёжа в зоне,

      и только чифирят

      да держат толковище

      средь избранных блатных,

      других держа за нищих

      да за рабов своих.

      Все их квартиры, дачи,

      машины и чины,

      они, всех нас дурача,

      украли у страны.

      Мы все для них – шестёрки,

      нам с барского стола

      объедки да ошмётки…

      Моя бы власть была,

      да я бы их, подонков,

      давил, едрёна мать…»

      Одёрнули негромко:

      «Ну, хватит выступать».

      (Немыслимо далёко

      хмельной храбрец зашёл,

      и мог бы выйти боком

      ему такой прокол.)

      Притихли. Промычали

      затёртый