…Я заглянул туда, где чернота:

      Из каждой ямы ноги жертв торчали,

      А тел не видно было… Нагота

      Ступней меня смутила. И вначале

      Я не увидел, что подошвы ног

      Огнем объяты. Грешники кричали

      И так рвались отчаянно.

      Но закричал Вергилий:

      «Даже ты Глупцов мягкосердечных не умнее…

      Те грешники преступны и пусты,

      И должное воздал бы их вине я!

      Ты там, где состраданью места нет.

      И на себя вину берешь страшнее

      Иных, когда в Аду, где гибнет свет.

      Я круглый ров увидел: тень за тенью

      Сквозила в нем, одна другой темней.

      Их цепь напоминала погребенье

      Торжественное умерших людей.

      Печально это шествие тянулось

      И влагу высекало из очей…

      Я пристальней вгляделся. Содрогнулась

      Моя, от слез уставшая, душа,

      Что незнакомой болью захлестнулась.

      Шли тени (тут я замер, не дыша).

      Так странно были свернуты их шеи —

      Лицом к спине.

      «Пускай он сгинет в смоляном кругу.

      В тот город, где ему подобных много,

      Я вновь без промедленья побегу:

      Там все продажны и забыли Бога.

      И лишь Бонтуро не прельщает звон

      Преступной взятки… Всем другим дорога

      В кипящий чан!»

      Но мне Вергилий пояснил в ответ:

      «Не бойся, сын мой! Демоны трепещут

      От бешенства, но в злобе этой нет

      Для нас угрозы: гнев в зрачках искрится

      Лишь против тех, кому немало лет

      Здесь суждено за тяжкий грех томиться…»

      Подобно жабам, что глядят из тины,

      Здесь грешники торчали из смолы

      И вновь ныряли – нет мрачней картины!

      «О человек! В Наварре я родился,

      Но мой родитель негодяем был,

      Развратничал и быстро разорился.

      Тогда я в услуженье поступил

      И вскоре из слуги преобразился

      В почтенного вельможу. Полюбил

      Меня король Тебальд. И вот тогда-то

      В его глазах себя я погубил:

      Брал взятки, был пособником разврата».

      И вот наваррец, улучив мгновенье,

      Чертей коварных не заставил ждать

      И прыгнул в ров, чтоб избежать мученья.

      «Ты будешь мой!» – всей яростью утробной.

      Свистящей, лук покинувшей стреле

      В кипящий ров он кинулся подобный.

      Но мученик давно исчез в смоле

      И выглянуть оттуда не решался,