Вёрсты улиц взмахами шагов мну.

      Куда уйду я, этот ад тая!

      Какому небесному Гофману

      выдумалась ты, проклятая?!

      Буре веселья улицы узки.

      Праздник нарядных черпал и черпал.

      Думаю.

      Мысли, крови сгустки,

      больные и запекшиеся, лезут из черепа.

      Мне,

      чудотворцу всего, что празднично,

      самому на праздник выйти не с кем.

      Возьму сейчас и грохнусь навзничь

      и голову вымозжу каменным Невским!

      Вот я богохулил.

      Орал, что бога нет,

      а бог такую из пекловых глубин,

      что перед ней гора заволнуется и дрогнет,

      вывел и велел:

      люби!

      Бог доволен.

      Под небом в круче

      измученный человек одичал и вымер.

      Бог потирает ладони ручек.

      Думает бог:

      погоди, Владимир!

      Это ему, ему же,

      чтоб не догадался, кто ты,

      выдумалось дать тебе настоящего мужа

      и на рояль положить человечьи ноты.

      Если вдруг подкрасться к двери спаленной,

      перекрестить над вами стёганье одеялово,

      знаю —

      запахнет шерстью па́ленной,

      и серой издымится мясо дьявола.

      А я вместо этого до утра раннего

      в ужасе, что тебя любить увели,

      метался

      и крики в строчки выгранивал,

      уже наполовину сумасшедший ювелир.

      В карты б играть!

      В вино

      выполоскать горло сердцу изоханному.

      Не надо тебя!

      Не хочу!

      Все равно

      я знаю,

      я скоро сдохну.

      Если правда, что есть ты,

      боже,

      боже мой,

      если звезд ковер тобою выткан,

      если этой боли,

      ежедневно множимой,

      тобой ниспослана, господи, пытка,

      судейскую цепь надень.

      Жди моего визита.

      Я аккуратный,

      не замедлю ни на день.

      Слушай,

      Всевышний инквизитор!

      Рот зажму.

      Крик ни один им

      не выпущу из искусанных губ я.

      Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным,

      и вымчи,

      рвя о звездные зубья.

      Или вот что:

      когда душа моя выселится,

      выйдет на суд твой,

      выхмурясь тупенько,

      ты,

      Млечный Путь перекинув виселицей,

      возьми и вздерни меня, преступника.

      Делай, что хочешь.

      Хочешь, четвертуй.

      Я сам тебе, праведный, руки вымою.

      Только —

      слышишь! —

      убери проклятую ту,

      которую сделал моей любимою!

      Вёрсты улиц взмахами шагов