Мария!

      Поэт сонеты поет Тиане,

      а я —

      весь из мяса,

      человек весь —

      тело твое просто прошу,

      как просят христиане —

      «хлеб наш насущный

      даждь нам днесь».

      Мария – дай!

      Мария!

      Имя твое я боюсь забыть,

      как поэт боится забыть

      какое-то

      в муках ночей рожденное слово,

      величием равное богу.

      Тело твое

      я буду беречь и любить,

      как солдат,

      обрубленный войною,

      ненужный,

      ничей,

      бережет свою единственную ногу.

      Мария —

      не хочешь?

      Не хочешь!

      Ха!

      Значит – опять

      темно и понуро

      сердце возьму,

      слезами окапав,

      нести,

      как собака,

      которая в конуру

      несет

      перееханную поездом лапу.

      Кровью сердца дорогу радую,

      липнет цветами у пыли кителя.

      Тысячу раз опляшет Иродиадой

      солнце землю —

      голову Крестителя.

      И когда мое количество лет

      выпляшет до конца —

      миллионом кровинок устелется след

      к дому моего отца.

      Вылезу

      грязный (от ночевок в канавах),

      стану бок о бо́к,

      наклонюсь

      и скажу ему на́ ухо:

      – Послушайте, господин бог!

      Как вам не скушно

      в облачный кисель

      ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?

      Давайте – знаете —

      устроимте карусель

      на дереве изучения добра и зла!

      Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,

      и вина такие расставим по́ столу,

      чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу

      хмурому Петру Апостолу.

      А в рае опять поселим Евочек:

      прикажи, —

      сегодня ночью ж

      со всех бульваров красивейших девочек

      я натащу тебе.

      Хочешь?

      Не хочешь?

      Мотаешь головою, кудластый?

      Супишь седую бровь?

      Ты думаешь —

      этот,

      за тобою, крыластый,

      знает, что такое любовь?

      Я тоже ангел, я был им —

      сахарным барашком выглядывал в глаз,

      но больше не хочу дарить кобылам

      из севрской му́ки изваянных ваз.

      Всемогущий, ты выдумал пару рук,

      сделал,

      что у каждого есть голова, —

      отчего ты не выдумал,

      чтоб было без мук

      целовать, целовать, целовать?!

      Я думал – ты всесильный божище,

      а ты недоучка, крохотный божик.

      Видишь, я нагибаюсь,

      из-за голенища

      достаю сапожный ножик.

      Крыластые прохвосты!

      Жмитесь в раю!

      Ерошьте перышки в испуганной тряске!

      Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою́

      отсюда до Аляски!

      Пустите!

      Меня