Я клавишей стаю кормил с руки

      Под хлопанье крыльев, плеск и клекот.

      Я вытянул руки, я встал на носки,

      Рукав завернулся, ночь терлась о локоть.

      И было темно. И это был пруд

      И волны. – И птиц из породы люблю вас,

      Казалось, скорей умертвят, чем умрут,

      Крикливые, черные, крепкие клювы.

      И это был пруд. И было темно.

      Пылали кубышки с полуночным дегтем.

      И было волною обглодано дно

      У лодки. И грызлися птицы о локте.

      И ночь полоскалась в гортанях запруд.

      Казалось, покамест птенец не накормлен,

      И самки скорей умертвят, чем умрут,

      Рулады в крикливом, искривленном горле.

      Был утренник. Сводило челюсти,

      И шелест листьев был как бред.

      Синее оперенья селезня

      Сверкал за Камою рассвет.

      Гремели блюда у буфетчика.

      Лакей зевал, сочтя судки.

      В реке, на высоте подсвечника,

      Кишмя кишели светляки.

      Они свисали ниткой искристой

      С прибрежных улиц. Било три.

      Лакей салфеткой тщился выскрести

      На бронзу всплывший стеарин.

      Седой молвой, ползущей исстари,

      Ночной былиной камыша

      Под Пермь, на бризе, в быстром бисере

      Фонарной ряби Кама шла.

      Волной захлебываясь, на волос

      От затопленья, за суда

      Ныряла и светильней плавала

      В лампаде камских вод звезда.

      На пароходе пахло кушаньем

      И лаком цинковых белил.

      По Каме сумрак плыл с подслушанным,

      Не пророня ни всплеска, плыл.

      Держа в руке бокал, вы суженным

      Зрачком следили за игрой

      Обмолвок, вившихся за ужином,

      Но вас не привлекал их рой.

      Вы к былям звали собеседника,

      К волне до вас прошедших дней,

      Чтобы последнею отцединкой

      Последней капли кануть в ней.

      Был утренник. Сводило челюсти,

      И шелест листьев был как бред.

      Синее оперенья селезня

      Сверкал за Камою рассвет.

      И утро шло кровавой банею,

      Как нефть разлившейся зари,

      Гасить рожки в кают-компании

      И городские фонари.

      Я тоже любил, и дыханье

      Бессонницы раннею ранью

      Из парка спускалось в овраг, и впотьмах

      Выпархивало на архипелаг

      Полян, утопавших в лохматом тумане,

      В