прекрасней роз, душистей лилий,

      пушистей сладостных мимоз,

      букетик мяты, дикой, милой,

      что ранним утром ты принес…

      сегодня – отточить перо,

      и обмакнуть его в чернила,

      о! я поэзию любила!

      давным-давно, давным-давно…

      и руки помнят первый том

      в простом, бумажном переплете

      Ахматова! в каком полёте

      в пятнадцать лет проглочен он!

      поэзии сладчайший яд

      в меня проник, и помнят ушки —

      твое великолепье, Пушкин!

      над всеми ты паришь – крылат!

      неловко средь великих сих

      мне подвизаться, право слово —

      за их поэзию готова —

      отдать любой свой робкий стих…

      но время новых ждет побед

      все также желтый одуванчик

      простой и мусорный обманщик —

      ждёт дней, когда он станет – сед.

      вдоль дороги российской кресты на забытых погостах,

      борщевик выше неба, на вырубках серые пни,

      объясните вы мне, отчего так печально и просто

      умирают в России деревни – родные мои,

      расскажите, кому помешали добротные избы,

      женский плач, детский смех и гармошки веселый разлив,

      осужденной деревне не светит случайность амнистий,

      полк бессмертный девятого мая пройдет мимо них.

      для кого ты, Россия, рожала солдат и кормила,

      для кого ты пахала поля и доила коров,

      умерла моя мать, и иссякла народная сила,

      вдоль дороги кресты – ждут старухи с войны стариков…

      я не был узнан в Городе моем —

      рос тихий плющ, стены скрывая камень,

      я бросил улицу, я проходил – дворами,

      и тень росла под старым фонарём,

      я выбирал, рассудку вопреки —

      иные жизни, города, иные страны —

      со дня морей росла Фата-моргана,

      и были призраки понятны и легки,

      здесь город спал, украденный ворьем,

      шел стылый дождь, как душ из легких капель,

      булыжник мостовой блестел как кафель,

      со дна реки несло чужим гнильем,

      я шел к окраинам, желая убежать,

      упасть нечаянно, как тот вечерний сумрак,

      что давит грудь, как будто кто-то умер,

      и не дает себя в себе узнать.

      мне б заблудиться в этом городке,

      уснуть легко в тиши провинциальной,

      его неспешность будто грипп повальна —

      зачем бежать, раз все невдалеке…

      пройти три улицы купеческих домов,

      где древний камень вывеской опошлен,

      таможни нет, купцы не платят пошлин

      и сгнил причал, не помнящий судов,

      зайти в музей, хранящий запах книг,

      круг описать по площади базарной,

      и быть судьбе безумно благодарной

      за то, что город для меня возник.

      брести задворками, где сложены дрова,

      и пропускают свет дневной сортиры,

      и стукнуть тихо в дверь чужой квартиры

      чтоб гостем стать на день или на два…

      («Торопец»)

      позвони из деревни, дружок,

      расскажи-ка, цела ли избушка,

      и сидят ли на лавках старушки,

      подбородком – на посошок…

      и спроси их, куда всё глядят,

      в эту странно печальную осень,

      по дворам окликая внучат,

      слыша голос, что ветер доносит…

      отъезд готовя как побег,

      сверяя действия со списком,

      вытряхивая старый плед,

      на полку