Пашка Спиров продал свою корову,

      половину пропил, так корову жалко,

      с сеном худо нынче, репей да палки,

      да и сам ослаб – время рвать подковы.

      нынче худо всё, волк задрал телёнка,

      да в колодце муть, разве вырыть новый?

      и колхоза нет, лишь лесок ольховый

      там, где лён звенел, шелестит сторонкой.

      сохло летом всё, да леса горели,

      двинуть бы куда? только нас да ждали,

      нет крестьян нигде, пропит край, подарен —

      борщевик пророс – в нашей колыбели.

      дорога моя тверская,

      я злее тебя – не знаю,

      мотаюсь от края до края —

      кишки накрутив на кулак —

      за что нам судьба такая —

      от Пскова летишь до Валдая,

      ты мне огнями мигаешь,

      как будто давая знак,

      я в глине до самой крыши,

      а ты вздыхаешь – потише,

      земли ты совсем не слышишь,

      уснешь, пропадешь, за так —

      а мы в колеях, в канавах,

      и в ржавых дорожных травах,

      орём, как будто мы правы —

      включи поворотник, дурак…

      сойти с ума одной средь этих деревень,

      там где безлюдье – жизнь, и ночь молчит без света,

      где вместо тени снег ложиться на плетень

      где не задаст вопрос не ищущий ответа.

      сойти с ума сейчас, забыв лицо твое,

      размыв черты его слезой по акварели,

      покроет скоро снег твое – моё житьё

      мы врали, как могли, и в этом преуспели.

      сойти с ума навек, покуда мир так груб,

      плести венок из мха, лишайника и ели,

      Снегуркою уйти, страшась дымка из труб,

      растаять в пустоте, покинув мир без цели.

      мой старый дом, прощаясь навсегда,

      терял обои, лестницы скрипели,

      пол, растеряв паркет, расширил щели

      и капала, везде сочась, вода…

      оконных переплетов естество

      вдруг искажалось в закопченных стеклах,

      я, прислонясь к камину, вдруг промокла —

      огонь не грел, кончалось волшебство,

      дом забывал стихи, моих не видя мук,

      крыльцо еще несло шаги послушно,

      но бревна распадались равнодушно

      забыв усилья их державших рук…

      я вижу берег, белый бакен,

      и россыпью огни – на створе

      мальчишка в сетку ловит раков,

      и сторож спит в ночном дозоре,

      я вижу лес, упавший в небо,

      я слышу чаек злые крики,

      здесь проходил Борис. Без Глеба,

      и где-то Пётр был Великий,

      земля лежит, подобно блюду,

      и сердце сжато страшной силой —

      здесь