будет дрёма по дому ходить,

      наступая с носочка на пятку,

      в колокольчик неслышно звонить,

      призывая игрушки к порядку.

      И уснет со слезами Пьеро,

      разовьет дивный локон Мальвина,

      нос в чернила уткнет на бюро

      Папы Карло сынок Буратино…

      бережет голубой абажур

      теплый свет керосиновой лампы

      в тишине прилетает амур

      Добиньи любоваться эстампом

      плывет фонарь пунцовым шаром,

      колышет ветер тюль небрежно,

      и пахнет от костра – пожаром

      твоя вечерняя одежда,

      давно столы накрыты к чаю,

      несет хозяйка стопку блюдец,

      салфетка смятая скучает,

      а глаз варенья изумруден,

      оса серебряную ложку

      кружа по вензелю, проходит,

      и тает вечер понемножку,

      луна над озером восходит.

      дай мне на плечи полушалок,

      и кресло пододвинь поближе,

      и слушай пение русалок,

      приплывших из старинных книжек.

      какое наслажденье – вечера…

      была раскалена терраса солнцем,

      теперь прохлада – покрывало до утра,

      и шторы кисея летает над оконцем,

      мы за столом сидим, соединясь,

      и тянет горьким дымом самовара,

      из сада бабочка летит, боясь

      прозрачное крыло чернить нагаром,

      варенье капает из ложечки на стол,

      печенья крошки покрывают скатерть,

      а ты глядишь не двигаясь, в упор —

      как врезалась в плечо бретелька платья…

      твой балахон расшит цветами,

      лиловой бледною сиренью,

      жасмина белыми кустами,

      и призрачной ночною тенью,

      как нити шелка золотого —

      пути упавших звезд опальных,

      и серебром играет слово

      в осколках дымчато-зеркальных,

      а ты идешь, и дремлют нивы,

      ты песнь поёшь, и звон хрустальный

      наполнит землю – так красиво,

      так безнадежно и печально…

      куртку сорвав с крючка, я свистну собаку,