Не водись-ка на свете вина,

      Тошен был бы мне свет.

      И пожалуй – силен сатана! —

      Натворил бы я бед.

      Без вины меня барин посек,

      Сам не знаю, что сталось со мной?

      Я не то чтоб большой человек,

      Да, вишь, дело-то было впервой.

      Как подумаю, весь задрожу,

      На душе все черней да черней.

      Как теперь на людей погляжу?

      Как приду к ненаглядной моей?

      И я долго лежал на печи,

      Все молчал, не отведывал щей;

      Нашептал мне нечистый в ночи

      Неразумных и буйных речей,

      И наутро я сумрачен встал;

      Помолиться хотел, да не мог,

      Ни словечка ни с кем не сказал

      И пошел, не крестясь, за порог.

      Вдруг: «Не хочешь ли, братик, вина?» —

      Мне вослед закричала сестра.

      Целый штоф осушил я до дна

      И в тот день не ходил со двора.

      Не водись-ка на свете вина,

      Тошен был бы мне свет.

      И пожалуй – силен сатана! —

      Натворил бы я бед.

      Зазнобила меня, молодца,

      Степанида, соседская дочь,

      Я посватал ее у отца —

      И старик, да и девка не прочь.

      Да, знать, старосте вплоть до земли

      Поклонился другой молодец,

      И с немилым ее повели

      Мимо окон моих под венец.

      Не из камня душа! Невтерпеж!

      Расходилась, что буря, она,

      Наточил я на старосту нож

      И для смелости выпил вина.

      Да попался Петруха, свой брат,

      В кабаке: назвался угостить;

      Даровому ленивый не рад —

      Я остался полштофа распить.

      А за первым – другой; в кураже

      От души невзначай отлегло,

      Позабыл я в тот день об ноже,

      А наутро раздумье пришло…

      Не водись-ка на свете вина,

      Тошен был бы мне свет.

      И пожалуй – силен сатана! —

      Натворил бы я бед.

      Я с артелью взялся у купца

      Переделать все печи в дому,

      В месяц дело довел до конца

      И пришел за расчетом к нему.

      Обсчитал, воровская душа!

      Я корить, я судом угрожать;

      «Так не будет тебе ни гроша!» —

      И велел меня в шею прогнать.

      Я ходил к нему восемь недель,

      Да застать его дома не мог;

      Рассчитать было нечем артель,

      И меня, слышь, потянут в острог…

      Наточивши широкий топор,

      «Пропадай!» – сам себе я сказал;

      Побежал, притаился, как вор,

      У знакомого дома – и ждал.

      Да прозяб, а напротив кабак,

      Рассудил: отчего не зайти?

      На последний хватил четвертак,

      Подрался – и проснулся в части…