Анапское солнце печёт и не располагает

      к раздумьям о вывертах жизни, особенно если

      нас вечером дядя Маис, хлебосольный хозяин,

      за стол приглашает, коньяк наливает армянский —

      мол, нынче такого не сыщешь – и тост возглашает

      за отдых хороший и доброе наше здоровье.

      За время почти ежегодных июльских гощений

      мы пятую комнату в доме его обживаем,

      что летом, подобно иным черноморским усадьбам,

      числом постояльцев походит на суетный улей:

      как пчёлки, они поутру норовят за ворота,

      спеша напитаться нектаром анапского солнца…

      Пожалуй, на фоне иных, по сегодняшним меркам,

      глядится сей улей весьма и весьма неказисто:

      сосед вон уже трёхэтажные вывел хоромы,

      а дядя Маис и второго никак не достроит.

      – Что делать, – он мне говорит, – самолёт нынче дорог…

      Он сам ни ногой из Анапы,

      но дети, племянники, внуки… —

      веками армян рассыпает по белому свету.

      Зимой ереванская правнучка вдруг заболела:

      сюда привезли, показали анапским светилам,

      а это светила земные, без денег не лечат…

      Его самого прихватило на прошлой неделе —

      в больницу ложиться не стал, а теперь полегчало

      и праздник в семье – у свояченицы день рожденья,

      а эта семья нас почти как своих привечает…

      Шашлык в доме дяди Маиса – отдельная песня.

      Запев – рано утром на рынке, где свежее мясо

      сурово-придирчиво дядя Маис выбирает,

      ворча, что пришли поздновато и выбора мало,

      потом баклажан-маклажан, помидор-момидоры

      и травы-приправы…

      А после обеда вступают в мелодию угли

      на чёрном, как Робсон и Эллингтон

      или же Армстронг, мангале,

      и дядя Маис – дирижёром за Герберта фон Караяна.

      И апофеоз: поедание сочной свинины,

      приправленной соусом из маклажан-момидоров,

      запитой домашним вином из хозяйских запасов

      под здравицы в честь дяди Миши,

      как все его здесь величают,

      и в честь тёти Оли, его черноглазой супруги…

      До песни такой мы к полуночи и расстаёмся,

      на