Безвольно пощады просят

      Глаза. Что мне делать с ними,

      Когда при мне произносят

      Короткое, звонкое имя?

      Иду по тропинке в поле

      Вдоль серых сложенных бревен.

      Здесь легкий ветер на воле

      По-весеннему свеж, неровен.

      И томное сердце слышит

      Тайную весть о дальнем.

      Я знаю: он жив, он дышит,

      Он смеет быть не печальным.

      В последний раз мы встретились тогда

      На набережной, где всегда встречались.

      Была в Неве высокая вода,

      И наводненья в городе боялись.

      Он говорил о лете и о том,

      Что быть поэтом женщине – нелепость.

      Как я запомнила высокий царский дом

      И Петропавловскую крепость! –

      Затем что воздух был совсем не наш

      И, как подарок Божий, – так чудесен.

      И в этот час была мне отдана

      Последняя из всех безумных песен.

      Покорно мне воображенье

      В изображеньи серых глаз.

      В моем тверском уединенье

      Я горько вспоминаю вас.

      Прекрасных рук счастливый пленник

      На левом берегу Невы,

      Мой знаменитый современник,

      Случилось, как хотели вы,

      Вы, приказавший мне: довольно,

      Поди, убей свою любовь!

      И вот я таю, я безвольна,

      Но все сильней скучает кровь.

      И если я умру, то кто же

      Мои стихи напишет вам,

      Кто стать звенящими поможет

      Еще не сказанным словам?

      …И кто-то, во мраке дерев незримый,

      Зашуршал опавшей листвой

      И крикнул: «Что сделал с тобой любимый,

      Что сделал любимый твой!

      Словно тронуты черной, густою тушью

      Тяжелые веки твои.

      Он предал тебя тоске и удушью

      Отравительницы-любви.

      Ты давно перестала считать уколы –

      Грудь мертва под острой иглой.

      И напрасно стараешься быть веселой –

      Легче в гроб тебе лечь живой!..»

      Я сказала обидчику: «Хитрый, черный,

      Верно, нет у тебя стыда.

      Он тихий, он нежный, он мне покорный,

      Влюбленный в меня навсегда!»

      И жар по вечерам, и утром вялость,

      И губ потрескавшихся вкус кровавый.

      Так вот она – последняя усталость,

      Так вот оно – преддверье царства славы.

      Гляжу весь день из круглого окошка:

      Белеет потеплевшая ограда,

      И лебедою заросла дорожка,

      А мне б идти по ней – такая радость.

      Чтобы песок хрустел и лапы елок –

      И черные и влажные – шуршали,

      Чтоб месяца бесформенный осколок

      Опять