Я научилась просто, мудро жить,

      Смотреть на небо и молиться Богу,

      И долго перед вечером бродить,

      Чтоб утомить ненужную тревогу.

      Когда шуршат в овраге лопухи

      И никнет гроздь рябины желто-красной,

      Слагаю я веселые стихи

      О жизни тленной, тленной и прекрасной.

      Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

      Пушистый кот, мурлыкает умильней,

      И яркий загорается огонь

      На башенке озерной лесопильни.

      Лишь изредка прорезывает тишь

      Крик аиста, слетевшего на крышу.

      И если в дверь мою ты постучишь,

      Мне кажется, я даже не услышу.

      Здесь все то же, то же, что и прежде,

      Здесь напрасным кажется мечтать.

      В доме у дороги непроезжей

      Надо рано ставни запирать.

      Тихий дом мой пусть и неприветлив,

      Он на лес глядит одним окном,

      В нем кого-то вынули из петли

      И бранили мертвого потом.

      Был он грустен или тайно весел,

      Только смерть – большое торжество.

      На истертом красном плюше кресел

      Изредка мелькает тень его.

      И часы с кукушкой ночи рады,

      Все слышней их четкий разговор.

      В щелочку смотрю я: конокрады

      Зажигают под холмом костер.

      И, пророча близкое ненастье,

      Низко, низко стелется дымок.

      Мне не страшно. Я ношу на счастье

      Темно-синий шелковый шнурок.

      Где-то кошки жалобно мяукают,

      Звук шагов я издали ловлю…

      Хорошо твои слова баюкают:

      Третий месяц я от них не сплю.

      Ты опять, опять со мной, бессонница!

      Неподвижный лик твой узнаю.

      Что, красавица, что, беззаконница,

      Разве плохо я тебе пою?

      Окна тканью белою завешены,

      Полумрак струится голубой…

      Или дальней вестью мы утешены?

      Отчего мне так легко с тобой?

      Ты знаешь, я томлюсь в неволе,

      О смерти Господа моля.

      Но все мне памятна до боли

      Тверская скудная земля.

      Журавль у ветхого колодца,

      Над ним, как кипень, облака,

      В полях скрипучие воротца,

      И запах хлеба, и тоска.

      И те неяркие просторы,

      Где даже голос ветра слаб,

      И осуждающие взоры

      Спокойных