Светофоры. И я перед ними

      становлюсь, отступаю назад.

      Светофор. Это странное имя.

      Светофор. Святослав. Светозар.

      Светофоры добры, как славяне.

      Мне в лицо устремляют огни

      и огнями, как будто словами,

      умоляют: «Постой, не гони».

      Благодарна я им за смещенье

      этих двух разноцветных огней,

      но во мне происходит смешенье

      этих двух разноцветных кровей.

      О, извечно гудел и сливался,

      о, извечно бесчинствовал спор:

      этот добрый рассудок славянский

      и косой азиатский напор.

      Видно, выход – в движенье, в движенье,

      в голове, наклонённой к рулю,

      в бесшабашном головокруженье

      у обочины на краю.

      И, откидываясь на сиденье,

      говорю себе: «Погоди».

      Отдаю себя на съеденье

      этой скорости впереди.

      Сны о Грузии – вот радость!

      И под утро так чиста

      виноградовая сладость,

      осенявшая уста.

      Ни о чем я не жалею,

      ничего я не хочу —

      в золотом Свети-Цховели

      ставлю бедную свечу.

      Малым камушкам во Мцхета

      воздаю хвалу и честь.

      Господи, пусть будет это

      вечно так, как ныне есть.

      Пусть всегда мне будут в новость

      и колдуют надо мной

      родины родной суровость,

      нежность родины чужой.

      Всего-то – чтоб была свеча,

      свеча простая, восковая,

      и старомодность вековая

      так станет в памяти свежа.

      И поспешит твоё перо

      к той грамоте витиеватой,

      разумной и замысловатой,

      и ляжет на душу добро.

      Уже ты мыслишь о друзьях

      все чаще, способом старинным,

      и сталактитом стеаринным

      займёшься с нежностью в глазах.

      И Пушкин ласково глядит,

      и ночь прошла, и гаснут свечи,

      и нежный вкус родимой речи

      так чисто губы холодит.

      В той комнате под чердаком,

      в той нищенской, в той суверенной,

      где старомодным чудаком

      задор владеет современный,

      где вкруг нечистого стола,

      среди беды претенциозной,

      капроновые два крыла

      проносит ангел грациозный, —

      в той комнате, в тиши ночной,

      во глубине магнитофона,

      уже не защищённый мной,

      мой голос плачет отвлечённо.

      Я знаю – там, пока я сплю,

      жестокий медиум колдует

      и душу слабую мою

      то жжет, как свечку, то задует.

      И гоголевской Катериной

      в