Стернёй вокруг ершится поле,

      дымком окутано село.

      В который раз мне стало больно,

      что лето красное прошло.

      Уже делянки перерыли

      и от картошки нет следов.

      И пруд, где рыбу мы ловили,

      умолк в преддверье холодов.

      Не дрогнет жёлтая дорога,

      не зачернеет тучей даль.

      Какая тихая тревога,

      какая светлая печаль!

      Вдыхая пряный запах дола,

      как терпкий папиросный дым,

      поверишь ты, что долго-долго

      ещё ты будешь молодым.

      И августа уже не жалко…

      Лишь в серости ноябрьских дней

      поймёшь, что лето провожал ты,

      прощаясь с юностью своей…

      Сухие пятна на заборе,

      зимы ослабли удила,

      и серости холодной море

      синица звенью подожгла.

      И удивлённая трава

      все мрачные сминает тени.

      Гори, лежалая листва,

      дыши, апрельское цветенье!

      И в этой чистой тишине

      невольно расправляешь плечи

      и вновь идёшь, лицом к весне,

      своей судьбе земной навстречу.

      То серый,

      то сиреневый,

      не плачь, ледок,

      не плачь.

      Под струнными деревьями

      шагает

      мокрый грач.

      Сугроб к обрыву

      пятится,

      открыв зелёный клад.

      К апрелю

      солнце

      катится,

      и нет ему преград.

      Парной земли истома.

      Травинка, как игла.

      И после

      ледолома

      на Волге

      синь и гладь.

      Сквозь талый запах ели,

      смешинками полна,

      коляской детской

      едет

      по улицам весна.

      И снова

      верит город,

      стряхнув

      зимы кору,

      что время –

      не к раздору,

      а к ладу и добру.

      Ветра от зорь красны

      на майском рубеже.

      И музыка весны

      колеблется