Дела мои сейчас пока неважные,

      наездник унитаза я часами,

      а мысли все – лихие и отважные,

      и все с кавалерийскими усами.

      Судьба жестоко вяжет по канве,

      стандартной для недуга моего,

      но в каше, что варю я в голове,

      не в силах она тронуть ничего.

      Чужими мыслями пропитан,

      я, чтоб иметь на них права,—

      поскольку в честности воспитан —

      перешиваю их сперва.

      На сердце – странные колючки:

      прошли ведь вовсе не века,

      но вот в Россию едут внучки,

      уже не зная языка.

      Пока порхал на ветку с ветки,

      пел гимны солнцу и дерьму,

      переродившиеся клетки

      внутри построили тюрьму.

      Стариков недовольное племя

      говорит и в жару и при стуже,

      что по качеству позжее время —

      несравненно, чем раньшее, хуже.

      Художник, пророк и юродивый

      со всем, что сказали в запале,

      хвалу получают от родины

      не раньше, чем их закопали.

      «Завидным пользуясь здоровьем»,

      его мы тратили поспешливо,

      и этим дедовским присловьем

      былое машет нам усмешливо.

      Наивен я: с экрана или рядом —

      смотрю на лица монстров без опаски,

      мне кажется всё это маскарадом:

      да – дикие, да – мерзкие, но – маски.

      Сообразив, что не умру,

      владея времени бюджетом,

      я превратил болезнь в игру

      с отменно жалостным сюжетом.

      Я знаю, почему люблю лежать:

      рождён я обывателем и книжником,

      а лёжа мне легко воображать

      борцом себя, героем и подвижником.

      А время – это всё же мельница,

      в её бесшумных жерновах

      настолько всё бесследно мелется —

      лишь пыль на книгах и словах.

      Срама нет в уподоблении:

      нашей юности поэты

      всё ещё в употреблении,

      но истёрты, как монеты.

      Ген, как известно, – не водица,

      там папа, мама, предка примеси;

      всё, с чем доводится родиться,

      кипит потом на личном примусе.

      В болезни есть одно из проявлений,

      достойное ухмылки аналитика:

      печаль моих интимных отправлений

      мне много интересней, чем политика.

      Под гам высоких умозрений

      молчит, сопя, мой дух опавший,

      в тени орлиных воспарений

      он – как телёнок заплутавший.

      Я думаю часто сейчас,

      когда уплотняются тучи,

      что хаос, бушующий в нас,

      подземному – брат, но покруче.

      Напрасно разум людской хлопочет,

      раздел положен самой природой:

      рождённый ползать летать не хочет,

      опасно