До могилы Ахматовой сердцем дойти нелегко –

      через славу и ложь, стороной то лесной, то овражной,

      по наследью дождя, по тропе, ненадежной и влажной,

      где печаль сентябрей собирает в полях молоко.

      На могиле Ахматовой надписи нет никакой.

      Ты к подножью креста луговые цветы положила,

      а лесная земля крестный сон красотой окружила,

      подарила сестре безымянный и светлый покой.

      Будь к могиле Ахматовой, финская осень, добра,

      дай бездомной и там не отвыкнуть от гордых привычек.

      В рощах дятлы стучат, и грохочет тоской электричек

      город белых ночей, город Пушкина, город Петра.

      Облака в вышине обрекают злотворцев ее

      на презренье веков, и венчаньем святого елея

      дышат сосны над ней. И победно и ясно белея,

      вечно юн ее профиль, как вечно стихов бытие.

      У могилы Ахматовой скорби расстаться пора

      с горбоносой рабой, и, не выдержав горней разлуки,

      к ней в бессмертной любви протянул запоздалые руки

      город черной беды, город Пушкина, город Петра.

      Жизнь кому сыто, кому решето, –

      всех не помилуешь.

      В осыпь всеобщую Вас-то за что,

      Осип Эмильевич?..

      Вошло в закон, что на Руси

      при жизни нет житья поэтам,

      о чем другом, но не об этом

      у черта за душу проси.

      Но чуть взлетит на волю дух,

      нислягут рученьки в черниле,

      уж их по-царски хоронили,

      за исключеньем первых двух.

      Из вьюг, из терний, из оков,

      из рук недобрых, мук немалых

      народ над миром поднимал их

      и бережно, и высоко.

      Из лучших лучшие слова

      он находил про опочивших,

      чтоб у девчонок и мальчишек

      сто лет кружилась голова.

      На что был загнан Пастернак –

      тихоня, бука, нечестивец,

      а все ж бессмертью причастились

      и на его похоронах…

      Иной венец, иную честь,

      Твардовский, сам себе избрал ты,

      затем чтоб нам хоть слово правды

      по-русски выпало прочесть.

      Узнал, сердечный, каковы

      плоды, что муза пожинала.

      Еще лады, что без журнала.

      Другой уйдет без головы.

      Ты слег, о чуде не моля,

      за все свершенное в ответе…

      О, есть ли где-нибудь на свете

      Россия – родина моя?

      И если жив еще народ,

      то почему его не слышно

      и почему во лжи облыжной

      молчит, дерьма набравши в рот?

      Ведь одного его любя

      превыше всяких мер и правил,

      ты