Пробило полночи костлявые ребра,

      Двенадцать часов перебрали скелет,

      И голый череп стал бесконечно-добрым,

      И в нем сквозил надушенный поэт.

      А дьявол-секунда в красной маске,

      Хохоча, наливала в стакан вино,

      И блестки брызг люстрили ласки,

      Говорили шепотом о вине ином.

      Вы с хохотом оттолкнули секунду,

      И отвергнутый Дьявол, проваливаясь, хохотал.

      Звенели и пели на каждой из струн – дам

      Новые секунды, наливаясь в бокал.

      Ах, не скрыть густым и грустным ресницам

      Глаз, смотрящих только на одну.

      Вы по жизни моей, как по книги страницам,

      С тихим шелестом тихо прошли в тишину,

      Вы прошли в тишину, серебристое имя,

      Как неслышная поступь шагов

      Богомольно несется губами моими

      На алмазы кующихся строф.

      Как влюбленному мальчику дороги вещи,

      До которых коснулись любимой рукой,

      А тоска с каждым днем неотступней и резче,

      Каждый день неотступней с своею тоской.

      Никогда не сказать серебристое имя,

      Никогда не назвать Вас, одну,

      Как по книги страницам, Вы днями моими

      В неизбежную тихо прошли тишину.

      Под небом кабаков, хрустальных скрипок в кубке

      Растет и движется невидимый туман.

      Берилловый ликер в оправе рюмок хрупких

      Телесно розовый, раскрывшийся банан.

      Дыханье нежное прозрачного бесшумья

      В зеленый шепот трав и визг слепой огня,

      Из тени голубой вдруг загрустившей думе,

      Как робкий шепот дней, просить: «возьми меня».

      Под небо кабаков старинных башен проседь

      Ударом утренних вплетается часов.

      Ты спишь, а я живу, и в жилах кровь проносит

      Хрустальных скрипок звон из кубка головок.

      Вечер был ужасно громоздок,

      Едва помещался в уличном ридикюле, —

      Неслышный рыцарь в усталый воздух,

      Волос вечерних жужжащий улей,

      Отсечь секунды идет панелям,

      И медлит меч по циферблату.

      Пролетая, авто грозили, – разделим, разделим…

      Закован безмолвием в латы,

      Закрыв забралом чудесной грусти

      Лицо, неведомый один,

      Как будто кто-то не пропустит,

      Не скажет ласково «уйди».

      В