На разукрашенную елку

      И на играющих детей

      Сусальный ангел смотрит в щелку

      Закрытых наглухо дверей.

      А няня топит печку в детской,

      Огонь трещит, горит светло…

      Но ангел тает. Он – немецкий.

      Ему не больно и тепло.

      Сначала тают крылья крошки,

      Головка падает назад,

      Сломались сахарные ножки

      И в сладкой лужице лежат…

      Потом и лужица засохла,

      Хозяйка ищет – нет его…

      А няня старая оглохла,

      Ворчит, не помнит ничего…

      Ломайтесь, тайте и умрите,

      Созданья хрупкие мечты.

      Под ярким пламенем событий,

      Под гул житейской суеты!

      Так! Погибайте! Что́ в вас толку?

      Пускай лишь раз, былым дыша,

      О вас поплачет втихомолку

      Шалунья девочка-душа…

      В неуверенном, зыбком полете

      Ты над бездной взвился и повис.

      Что-то древнее есть в повороте

      Мертвых крыльев, подогнутых вниз.

      Как ты можешь летать и кружиться

      Без любви, без души, без лица?

      О, стальная, бесстрастная птица,

      Чем ты можешь прославить Творца?

      В серых сферах летай и скитайся,

      Пусть оркестр на трибуне гремит,

      Но под легкую музыку вальса

      Остановится сердце – и винт.

      Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?

      Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!

      Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…

      Вольному сердцу на что твоя тьма?

      Знала ли что? Или в Бога ты верила?

      Что там услышишь из песен твоих?

      Чудь начудила, да Меря намерила

      Гатей, дорог да столбов верстовых…

      Лодки да грады по рекам рубила ты,

      Но до Царьградских святынь не дошла…

      Соколов, лебедей в степь распустила ты —

      Кинулась из степи черная мгла…

      За море Черное, за море Белое

      В черные ночи и в белые дни

      Дико глядится лицо онемелое,

      Очи татарские мечут огни…

      Тихое, долгое, красное зарево

      Каждую ночь над становьем твоим…

      Что