Прямо на уровне глаз – лицо,

      если город возьмут в кольцо,

      не мечись по комнатам от отчаянья.

      Просто представь, что кольцо это обручальное,

      и его всегда можно снять, переплавить в серьгу,

      подойти и в упор пожелать обезумевшему врагу,

      словно лучшему другу, призрения и любви,

      и смотреть, как третий глаз у него откроется меж бровьми,

      и как хлынет из этого глаза чёрная смоль.

      Знаешь, в оттепель снег всегда превращается в соль,

      это соль земли, кристаллическая слеза.

      Прямо на уровне лиц – глаза в глаза —

      смотрят друг в друга два брата – наш Пётр и ваш Петро,

      и у обоих чёрное опустелое выскобленное нутро,

      за спиною по верному смертельному калашу.

      Я обоим братьям на фронт пишу.

      Первому: «Петенька, сын мой, перекрестись,

      пусть будет не смерть, а жизнь,

      пусть будет поле зелено и озимо,

      переживи эту длинную зиму».

      Второму: «Петро, згадай, ми з тобою одна сім'я,

      яка тебе вкусила отруйна змія,

      що ти готовий своє єдине життя віддати,

      за те, щоб тільки брат твій став розп'ятий».

      И никто из них мне не пишет в ответ, оба молчат,

      Я воспитываю их сыновей, моих внучат,

      Николая старшего и младшенького Миколу.

      Мне завтра рано вставать и вести их в школу.

      Ощущенье беды, не заметившей нас,

      ощущенье, что осень приходит на час,

      чтобы после пришла сероглазая стынь,

      чтобы снег, как песок из сибирских пустынь, —

      по глазницы дома и по грудь фонари.

      Заметёт он и нас, дорогая Мари.

      Исходить на стихи – это каторжный труд,

      это словно бы гнуть несгибаемый прут,

      превращая его в бесконечную восемь.

      Как прекрасна на час приходящая осень.

      Этот дождь, моросящий из сита небес,

      и мне кажется, что в этой осени без

      габардиновых штор и уютного пледа

      не сумеют сложиться ни жизнь, ни беседа.

      Никакое сравненье не в пользу любви,