На небе ночь погонная ясная

      отражается в реке звёздами.

      И одна из этих звёзд красная,

      остальные пахнут соком берёзовым.

      Звёзды тихо колышет реченька,

      травы ластятся по-звериному,

      ни души вокруг, ни человечка,

      лишь деревья руками длинными

      на ветру шелестят – акации.

      Эта вольница – степь военная.

      Из карманной радиостанции

      разговаривает Вселенная —

      утончённая, гумилёвская,

      широченною кистью писана.

      Эта вольница – степь монгольская,

      так шелка расшивают бисером,

      как ты буквы в слова, что бусинки,

      как ты словом, как будто выстрелом.

      И слова твои слишком русские,

      и слова твои слишком чистые.

      Ручеёк так руками черпают —

      прозорливость воды нехоженой —

      как с тобой мы врастаем нервами

      в эти чистые подорожники.

      И врачуют они нас ласково

      под распахнутым небом звёздным.

      И одна из этих звёзд красная,

      остальные пахнут соком берёзовым.

      Моя родина начинается с выстрела,

      с неоконченного пейзажа,

      с шелестящего в сумке блистера —

      мне от боли, мне очень важно.

      Вот автобус – сквозное месиво,

      занавески, как крылья птицы.

      Стал небесным, а был лишь рейсовым, —

      ни доехать, ни возвратиться.

      Всё кружиться над Волновахою, —

      ни вернуться, ни отогреться.

      И не чувствовать под рубахою,

      как сжимается в страхе сердце.

      И не думать, и не надеяться,

      помолись за меня под вечер.

      Жизнь – трагедия, смерть – безделица,

      помолись за моё Отечество.

      Слух