На свете есть таинственная власть,

      ее дела кромешны и сугубы,

      и в мистику никак нельзя не впасть,

      когда болят искусственные зубы.

      Духом прям и ликом симпатичен,

      очень я властям своим не нравлюсь,

      ибо от горбатого отличен

      тем, что и в могиле не исправлюсь.

      Нет, будни мои вовсе не унылы,

      и жизнь моя, терпимая вполне,

      причудлива, как сон слепой кобылы

      о солнце, о траве, о табуне.

      Сладок сахар, и соль солона,

      пью, как пил, и живу не напрасно,

      есть идеи, желанна жена,

      и безумное время прекрасно.

      Когда в душе царит разруха —

      не огорчайся, выжди срок:

      бывает время линьки духа,

      его мужания залог.

      Впечатывая в жизнь свои следы,

      не жалуйся, что слишком это сложно;

      не будь сопротивления среды —

      движенье б оказалось невозможно.

      За веком век уходит в никуда,

      а глупости и бреду нет конца;

      боюсь, что наша главная беда —

      иллюзия разумности Творца.

      Вчера я жизнь свою перебирал,

      стихов лаская ветхие листки,

      зола и стружки – мой материал,

      а петь мечтал – росу и лепестки.

      К приятелю, как ангел-утешитель,

      иду залить огонь его тоски,

      а в сумке у меня – огнетушитель

      и курицы вчерашние куски.

      Бездарный в акте обладания

      так мучим жаждой наслаждений,

      что утолят его страдания

      лишь факты новых овладений.

      Огонь печи, покой и тишина.

      Грядущее и зыбко, и тревожно.

      А жизнь, хотя надежд и лишена,

      однако же совсем не безнадежна.

      Я часто вижу жизнь как сцену,

      где в одиночку и гуртом

      всю жизнь мы складываем стену,

      к которой ставят нас потом.

      Блаженны, кто жизнь принимает всерьез,

      надеются, верят, стремятся,

      куда-то спешат и в жару, и в мороз,

      и сны им свирепые снятся.

      С возрастом отчетливы и странны

      мысли о сложившейся судьбе:

      все ловушки, ямы и капканы —

      только сам устраивал себе.

      Зря ты, Циля, нос повесила:

      если в Хайфу нет такси,

      нам опять живется весело

      и вольготно на Руси.

      Когда я оглохну, когда слепота

      запрет меня в комнатный ящик,

      на ощупь тогда бытия лепота

      мне явится в пальцах дрожащих.

      Ты со стихов иметь барыш,

      душа корыстная, хотела?

      И он явился: ты паришь,

      а снег в Сибири топчет тело.

      Слаб и грешен, я такой,

      утешаюсь каламбуром,

      нету мысли под рукой —

      не гнушаюсь калом бурым.

      Моим стихам придет черед,

      когда