…вот именно, между. Меж властных пространств,

      укрытых снегами сбежавшего лета.

      Тристан без Изольды – то ль в транспорт, то ль в транс;

      ладонь ему жжёт неподъёмная лепта.

      …почти непроглядны. Черны ли? Вполне.

      Но грезятся между разлук-расстояний

      умытые звёзды на тёплой волне

      и ноги, входящие без одеяний

      в летейское море. А третий катрен

      даётся труднее. Что делают двое,

      попавшие в непредусмотренный плен?

      Шуршат за Лаврушинским павшей листвою —

      часа полтора, чтоб расстаться опять

      на месяцы злые (без малых изъятий)

      и память хмельную прокручивать вспять

      взамен говорений, глядений, объятий,

      и в пятом катрене – опять – восемь сот

      меж них километров сплелись осьминогом.

      Кто стоик, тот стоек: вне ласк и красот

      живёт, находя утешенье в немногом.

      «Молчит этажерка, а с нею – тахта, —

      сказал Винни-Пух, – не дождёшься ответа…»

      Но вспомни, неспящий, а что тебе та,

      родная чужая, сказала про это?

      «Не в ней лишь, – сказала, – не только лишь в нём,

      отдельно, живёт это нечто, а между:

      царапает небо и общим огнём

      горит и трепещет, рождая надежду».

      Что ей ты ответишь? …Настала зима

      и стынет скрещение лучиков слабых —

      почти что не видных, дрожащих весьма —

      над сирой планетой. Задумчивый лабух

      глядит на старанья двоих, на тщету

      и пальцы замёрзшие трёт об одежду.

      А двое – хватаются за пустоту

      и дышат, и живы… Вот именно, между.

      Та, которая хлеба не ест совсем,

      та, которая сладостей со стола не берёт,

      та – поправляет чёлку семижды семь

      раз, и к бокалу её приникает рот.

      Красное – на губах, а снизу – огонь внутри.

      Она пьёт саперави терпкую ки́новарь

      и затем говорит ему: «Говори, говори,

      о мой лев желанный, о мой великий царь!»

      Он лежит на ковре, весь в белом и золотом.

      Он уже не вникает, что Леннон в углу поёт.

      «Сразу, сейчас, теперь… Но главное – на потом», —

      думает он, дыша. И тогда – встаёт.

      В эту ночь у же́зла будет три жизни, три.

      Будет семь жизней дарёных – для влажных врат.

      Он говорит: косуля, смотри мне в глаза, смотри.

      И тугим. языком. ей отворяет. рот.

      Чуткой улиткой ползёт по её зубам.

      Что