Окраина Имперьи. «Третiй Рiм»:

      мы спрятались в кафе – меж временами.

      Глядим на шторм и молча говорим

      о мучениках царственных. Над нами

      бело́ витает облако белы́м —

      четыре девы, мальчик в гюйсе1 синем;

      царёвы дети дочерьми и сыном

      нам собственными грезятся – самим.

      Пять ангелов – пять деток убиенных.

      От фото, что в Ливадии на стенах,

      глаз не отвесть! И нового письма

      икона есть, пронзительна весьма,

      в Крестовоздвиженском дворцовом храме,

      куда и мы в смятении и сраме

      всё ж, бледные, ступали на порог —

      о тех скорбя, чью смерть предрек пророк.

      Чья смерть страшна, у тех прекрасен лик.

      Но горяча растравленная рана.

      …Анастасiя, Ольга, Татiана,

      Марiя, Алексiй…

                        В случайный блик

      вмещён фонарь – на дамской зажигалке.

      Тебе – эспрессо, мне – с жасмином чай.

      И в поле зренья вносят невзначай

      пернатый трепет голуби и галки.

      Когда ты ищешь сигарету в пачке

      рукою правой – северной батрачки,

      подаренный серебрян перстенёк —

      на среднем пальце – кажет мне намёк

      на аристократичную фривольность.

      Суп луковый прощаем за сверхсольность,

      поскольку наблюдаем за стеклом

      мир внешний, нас хотящий на излом.

      В надрыве, доходящем до истерик, —

      безгрешна чайка с именем «мартын».

      Безгрошным Ялта