Гроздь рябины кроваво-чёрная,

      Куст разорванный на ветру…

      От любви такой можно чокнуться,

      Если раньше вдруг не умру.

      Ты не думай, я не отчаялся,

      Просто времени полынья

      Поглотила всё изначальное,

      Даже память, и та – ничья.

      И брести переулком осени

      Мимо окон чужих домов…

      Всё равно не напиться досыта

      Дымом родины, как тюрьмой.

      И глядеть отрешённо издали,

      Разучившись страдать в миру.

      Кто-то хлеб мне протянет искренне…

      Только я не возьму из рук.

      Как мало от всего осталось!..

      Слетает лист. Чернеет куст.

      Я полюбил твою усталость.

      И осень чувств.

      И скорую печаль разлуки,

      И близкий холод от земли.

      Слова ушли. Уходят звуки.

      И журавли…

      Молчи! Всё сказано. Так много

      Напрасных слов, минувших лет…

      Так начинают верить в Бога.

      И видеть Свет.

      Ещё безлюдно. Нет добра и зла –

      Всё слишком зыбко или слишком рано.

      И тропка незаметно увела

      За молчаливый белый остров храма.

      Чиста ограда. Прибрано кругом.

      Речным песком посыпана дорожка.

      И нет ещё ни сроков, ни долгов, –

      Как нет в своём Отечестве пророка.

      Совсем не обязательно дышать,

      Когда душа и мир живут в покое.

      И, словно не решаясь сделать шаг,

      Склонилась над тобою колокольня.

      И утро чудесное, словно –

      Чуть-чуть… невзначай… в полусне…

      И мир, не встревоженный словом,

      Непуганый, точно птенец…

      И вся – от начала – дорога,

      Возникшая вдруг, невзначай…

      Умение слушать – от Бога –

      И вместе, – уменье молчать…

      Что? – вслух изречённые мысли

      Кого-то спасли от беды?..

      И в спорах – рождение истин:

      Извечных. Избитых. Седых…

      Я соберусь. Но хлеба не возьму.

      Мой пробил час. Но твой приход возможен.

      Теперь,